Едва лишь вокзальные часы показали двенадцать, на дощатый перрон с мечущимися проводниками, носильщиками, бабками с тюками, встречающими и провожающими ступила нога великого комбинатора.

Весенний солнечный день байствовал вовсю.

Вход в вокзал был закрыт гигантским плакатом с надписью: "Месячник помощи узбекским детям начался". Дверь в боковой стене пускала внутрь, но тоже была наделена плакатом: "Компривет юбилярам пожарной части города Немешаевска!". Внутри пахло урюком и раздавленным клопом. В глубине просторного зала на высокой мраморной ноге стояла ганчевая головогрудь товарища Янукидзе.

Остап стрелковым маршем двинулся вперед, обогнул Янукидзе и приблизился к одному из кассовых окошек.

– Один билет до Газганда и два до Москвы на послезавтра! – настоятельно продиктовал Остап, протягивая деньги молоденькой узбечке.

Путь из Бришкента в Газганд лежал через Джизак. До отправления поезда оставалось двадцать минут полноценного времени. Остап вышел на вокзальную площадь. Здесь он увидел: по левому флангу – стихийно сложившиеся глинокаркасные двухэтажные дома и величественно возвышающееся над городом медресе Кукельташ, по правому – портально-купольный мавзолей Шейхантаур и здание Туркестанской казенной палаты, прямо высокий мангал с шашлыками и тучного узбека, на лице которого было написано: "Жарю барашка. Он только что травку кушал. Подходите, покупайте! Теперь вы его кушать будете".

– Сейчас бы мороженого из синего стаканчика с костяной ложечкой, – вытирая платком лицо, выдохнул Остап. – Но придется утолить свой голод этим барашком.

Душисто отрыгнув шашлыком, Бендер зашагал к поезду и, когда сел на свое место в плацкартном вагоне, воскликнул грудным голосом примерно так:

– Чертово торжество в восточном вкусе!

Как только путейцы перестали простукивать буксы, поезд "Бришкент-Газганд" тронулся с места. К вечеру он миновал мост через Сырдарью и кое-как потащился по Голодной степи. Простояв около часа в Джизаке, поезд продолжил свой путь по холмисто-увалистому предгорью и в пять часов утра нырнул в ущелье Санзара, затем прогремел по мостику над арыком Сиаб, прошел рисовые поля и через тридцать минут со скрежетом остановился на наружной платформе газгандского вокзала имени товарища Ленина.

Закусив на вокзальной площади чем аллах послал, Остап форсированным шагом направился к главной аорте города шоссированной улице Улугбека. Он остановился под вывеской "Прокат автомобилей акционерного общества Узбеккурсо", с деловым видом открыл заднюю дверцу таксомотора "рено", сел на сиденье и, растолкав дремавшего шофера, холодно приказал:

– К рабочему общежитию имени товарища Копыто, улица Максимильена Робеспьера, дом восемь.

Водитель с красным лицом и закрученными усами а ля "жиллет" молча завел мотор, авто взвыл, наддал, развернулся и понесся по проспекту Социализма.

Сладко зевнув, великий комбинатор открыл новый кожаный портфель с окованными металлом углами, вытащил из него коробку папирос и лениво закурил.

Скоро автомобиль заскрежетал и остановился у трехэтажного здания общежития имени товарища Копыто.

Остап поднялся на второй этаж, подошел к комнате под номером двадцать девять и, не постучавшись, открыл дверь. Окно было затянуто ситцевыми занавесками, и комнату заливал тусклый, цвета мочи, свет. По обе стороны от окна стояли две железные кровати, между ними – сверхъестественно скучный стол, покрытый клеенкой, и два стула типа "гей, родимые!". За столом сидел Александр Иванович Корейко. Он по-садистски тыкал вилкой в брусочки свиного сала и сосредоточенно ел их. Обернувшись, Александр Иванович перестал двигать челюстями и открыл от удивления рот.

– Ты жива еще, моя старушка! А вот и я! Привет тебе, привет! – заорал с порога молодой человек, распахнув для объятия руки.

– Здрасьте, – проронила старушка исказившимся голосом. Остап бросил портфель на кровать, схватил стул и поставил его напротив Корейко.

– Ну что вы на меня смотрите так, словно собираетесь родить ишака? – с наивозможной дикцией пробасил великий комбинатор, верхом усаживаясь на стул. – Что вы там такое лопаете? Уж не бутерброд ли с какой-нибудь собачьей радостью? – Я...

Остап встал со стула и наотмашь снял кепку.

– Нет, студент не понял. Ставлю вас в известность, Александр Иванович, что я прибыл в Газганд. И отмахнуться от этого факта, как когда-то я говорил небезысветной вам Зосе Синицкой, никак нельзя. Ну же! Что это у вас глаза, как у быка, на выкате?

И в самом деле: Александр Иванович с удивлением смотрел на сияющего, полного задора и неукротимой энергии Остапа Бендера. Наконец он через силу выдавил вертевшуюся внутри фразу:

– Только вас тут и не хватало.

– Ох, как это грубо, – деланно возмутился Остап. – Не по-восточному. К вам приехал гость, а вы его, кроме кислого "здрасьте", ничем не угостили...

Корейко поднял голову и с раздражением спросил:

– Вы что же, опять пришли за деньгами?

– О, деньги! Из вашего фибрового чемодана! Новенькие пачки, аккуратно заклеенные в белую бумагу. Каждая пачка перевязана шпагатом. Этакие милые миниатюрные бандерольки. Билетики Госбанка с рисунком сеятеля! Картинки с выставки! Так вот, они мне не нужны!