Адамберг сел за столик в «Викинге», где в этот вечер было довольно тихо, и попросил у верзилы Бертена чашку кофе. В окно ему хорошо была видна вся площадь. Через четверть часа позвонил Данглар.

– Я в «Викинге», – сказал Адамберг.

– Будьте осторожны с тамошним кальвадосом, – предостерег Данглар. – Он весьма специфический. Одним махом все мысли из головы выметает.

– У меня и без того пустая голова, Данглар. Не знаю, что и делать. Мне кажется, он одурманил меня, сбил с толку. Околпачил.

– Кальвадос?

– Нет, сеятель чумы. Этот С.Т. Кстати, можете больше не искать подходящие инициалы.

– А как же Себастьян Тавеньо?

– Оставьте его в покое, – сказал Адамберг, открывая блокнот на странице, исписанной Марком. – Это всего лишь наречия «cito» и «tarde».

Адамберг ждал, что ответит заместитель, но тот молчал. Видно, и у него гудела голова, а его светлый ум затуманился.

– «Cito, longe, tarde», – прочитал Адамберг. – «Уйди скорей и не спеши обратно».

– Черт! – наконец проговорил Данглар. – «Cito, longe fugeas et tarde redeas». Как же я не подумал!

– У нас у всех голова кругом, и у вас в том числе. Он хочет нас подавить.

– Кто вам рассказал про буквы?

– Марк Вандузлер.

– Я навел о нем справки, как вы просили.

– Его тоже оставьте в покое. Он вне подозрений.

– Вы знали, что его дядя – бывший полицейский и что его выгнали перед самой пенсией?

– Да. Когда-то мы с ним вместе осьминога ели.

– Надо же. А вы знали, что Марк знаком с полицией?

– Какой-нибудь криминал?

– Да, но он помогал расследованию. Парень далеко не дурак.

– Я это заметил.

– Я звоню насчет четверых специалистов по чуме. Все чисты как стеклышко. У каждого семья и железное алиби.

– Не повезло.

– Да уж. Больше нам не за кого зацепиться.

– И я перестал что-либо понимать. Я ничего не чувствую, старина.

Данглар мог позлорадствовать, что Адамбергу изменила его интуиция. Однако ему, напротив, стало жаль комиссара и очень захотелось его подбодрить, потому что он сам хорошо знал, каково это – отчаяться.

– Бросьте, – твердо сказал он, – вы наверняка что-то чувствуете. Хоть что-нибудь.

– Только одно, – помолчав, медленно произнес Адамберг. – То же, что и раньше.

– И что именно?

Адамберг окинул взглядом площадь. Там потихоньку собирался народ, люди выходили из бара, все ждали вечернего сеанса. Под высоким платаном заключались пари о погибших и спасшихся в кораблекрушении.

– Я знаю, что он здесь, – сказал комиссар.

– Где здесь?

– Здесь, на площади.

У Адамберга не было телевизора, и он привык, если ему было нужно, заходить в ирландский паб в ста метрах от своего дома, там гремела музыка и витали пары пива «Гиннес», а официантка по имени Энид, которая давно его знала, разрешала ему смотреть маленький телевизор под стойкой. Без пяти восемь он открыл дверь с надписью «Черные воды Дублина» и прошел за стойку. Слова «черные воды» как нельзя лучше выражали то, что он чувствовал с самого утра. Пока Энид готовила для него картошку с салом – где ирландцы брали такой громадный картофель, над этим стоит подумать на досуге, когда голова не будет забита сеятелем чумы, – Адамберг, приглушив звук, слушал новости. Как он и опасался, все грозило кончиться катастрофой.

Диктор сообщил о тревожных обстоятельствах смерти троих человек, погибших в Париже в ночь с понедельника на вторник и со среды на четверг. Жертвы проживали в домах, где появились нарисованные четверки, о которых говорилось позавчера в официальном обращении префектуры полиции в телевизионном выпуске новостей. Значение этих цифр, которое полиция не пожелала раскрыть, стало теперь известно благодаря письму самого художника, присланному в агентство «Франс Пресс». К анонимному посланию отнеслись крайне осторожно, и пока ничто не подтверждает его подлинность. Однако в нем автор утверждает, что трое мужчин умерли от чумы, и заявляет, что он уже давно предупреждал о ее приходе жителей столицы через публичные объявления, которые читают на перекрестке Эдгар-Кине – Деламбр. Подобное заявление заставляет думать, что мы имеем дело с сумасшедшим. Если на теле убитых и были признаки «черной смерти», префектура полиции утверждает, что они стали жертвами серийного убийцы и смерть наступила от удушения. Адамберг услышал свою фамилию.

Потом показали двери с нарисованными четверками, последовали подробные пояснения, опрос жителей домов, показали площадь Эдгар-Кине. После чего на экране собственной персоной возник окружной комиссар Брезийон, сидевший у себя в кабинете на набережной Орфевр, и со всей серьезностью сообщил, что люди, которым угрожает маньяк, находятся под строгой охраной полиции, что слух о чуме – выдумка человека, которого сейчас разыскивают, а черные пятна на теле убитых сделаны древесным углем. Вместо того чтобы на этом успокоиться, выпуск завершился документальным экскурсом в историю чумы во Франции с кучей картинок и зловещими комментариями.

Адамберг удрученно сел за столик и, не глядя в тарелку, принялся за гигантскую картошку.

В «Викинге» прибавили звук телевизора, а Бертен задержал горячее и не ударил в гонг. Жосс был в центре общего внимания и, как мог, отбивался от сыпавшихся на него вопросов. Ему на выручку пришел Декамбре, хранивший удивительное хладнокровие, и Дамас, который хоть и не знал, на что мог сгодиться, но все же чувствовал, что страсти накаляются, и не покидал Жосса ни на минуту. Мари-Бель расплакалась, чем не на шутку перепугала Дамаса.