– Ситуации всякие, случаются, Егор. Может и взрывом случайным оглушить – да мало ли? И тогда любой из нас должен будет… ну, ты понял. А это ох, какое непростое дело, в товарища своего стрелять, не каждый и потянет. Потому и держат радиста до последней возможности в безопасности.

– Понял я все, – пробурчал Егор. – Что вы со мной, как с ребятенком каким, ей-ей! А то сам не понимаю! Просто обидно немножко. Разве ж я виноват, что на флоте в «семерке»[1] служил и радиодело, как свои пять пальцев, знаю?

– Вот, кстати, насчет ребятенка… Левчук говорил, ты детдомовский? А родители где? Нет, если не хочешь, не отвечай, дело личное, в душу лезть не стану.

Уже задав вопрос, старший лейтенант неожиданно подумал, что, возможно, и не стоило ни о чем спрашивать. Судя по возрасту, родился Прохоров в самом начале двадцатых, а времена тогда были лютые. Вдруг он, сам того не желая, сейчас случайно затронул то, о чем боец всеми силами старается забыть, выбросить из памяти?

– Да мне скрывать-то нечего, – спокойно пожал плечами радист, вытягивая из кармана кисет. – Закурить разрешите, тарщ командир?

– Травись, коль охота. Сам я не по этому делу.

Уверенно свернув самокрутку, Прохоров прикурил от самодельной бензиновой зажигалки, изготовленной из гильзы от ДШК – подобные Алексеев только в музее и видел. С наслаждением выдохнув клуб вонючего махорочного дыма, продолжил рассказ:

– Батька мой на Гражданской погиб, уже под самый конец – мать тогда еще брюхатой ходила. А как меня родила, так и сама через полгода от тифа померла. Другой родни не имелось, так в детдоме и оказался. Спасибо, хоть фамилия семейная сохранилась. Ничего, спасибо Родине – спасла, выходила, образование дала. Срочную на ЧФ служил, дальше, понятно, война. Помотало, покидало, в итоге тут оказался… вот как-то так.

– Понятно, – кивнул Степан, пораженный, насколько спокойно, между делом, без малейшего надрыва и псевдопатриотического угара, была произнесена фраза о Родине. «Спасла, выходила, образование дала». Просто констатация факта. Непреложного, как законы мирозданья. Наверное, в этом-то и была главная сила этих людей, его предков. Та самая сила, что оказалась крепче крупповской брони и прочего орднунга вкупе с сумрачным тевтонским гением.

Да твою ж мать… аж в глазах защипало, блин! Эх, когда ж они все-таки свернули куда-то не туда? После внезапной смерти Сталина и восхождения на трон лысого кукурузника сотоварищи? Да, скорее всего, именно тогда. И после сомнительных хрущевских «реформ» уже вряд ли можно было что-то всерьез изменить – разве что полностью отстранив от власти всемогущую компартию. Речь, понятное дело, не про рядовых бессребреников-коммунистов, тех, что перед своей последней атакой оставляли в окопе записку «если погибну, прошу считать меня коммунистом», а именно что про партийных бонз, стремительно начавших набирать вес, становясь местечковыми князьками, как раз во времена Хрущева.

Вон, того же незабвенного Леонида Ильича взять – не раз бывал на плацдарме, воевал, едва не погиб, когда подорвался сейнер, на котором он шел к Малой земле… вот только, сумел бы даже он что-либо изменить после прихода к власти? Или правильнее сказать, захотел бы? Решился бы пойти против системы ? Не факт, вовсе не факт. Ухитриться каким-то образом все-таки пересечься с Брежневым на плацдарме? А зачем, собственно? Рассказать о печальной судьбе Советского Союза, недальновидной политике коммунистической партии, туевой хуче совершенных после смерти Иосифа Виссарионовича ошибок и просчетов, перед тем представившись гостем из далекого будущего? Угу, очень смешно, обхохотаться просто. Прямо аж до икоты.

Самое обидное, какие бы изменения в ход исторических событий он не внес, в глобальном смысле ровным счетом ничего не изменится. До товарища Сталина ему, словно герою очередного попаданческого романа, не добраться, да и не поверит тот – доказательств-то никаких нет, одни только слова. А словам, ежели историки не врут, Вождь не особо верил.

Да и хреновый из него советчик, собственно говоря: «Вы, Иосиф Виссарионович, главное, Никитку расстреляйте. Ну, и Горбачева с Ельциным заодно. Им, правда, сейчас лет по двенадцать всего, но вы все равно расстреляйте, я в интернете читал, что в ваше время всех подряд к стенке ставили, иногда даже по нескольку раз. Целых стопиццотмильенов в лубянских подвалах расстреляли, а потом в ГУЛАГ отправили»… Еще смешнее.

Нет, что-то важное он в любом случае вспомнит – историю Великой Отечественной в училище изучал, и занятия не прогуливал. Вот только на календаре уже сорок третий, так что и командирскую башенку, и промежуточный патрон (или что там еще авторы попаданческой фантастики всеми силами стремились донести до Самого?) и без его вмешательства введут. А вот насчет послевоенного времени? Это уже сложнее… ну, новые нефтяные месторождения в Сибири и Татарстане, якутские алмазы, залежи урановых руд в Узбекистане и других республиках СССР. Особыми познаниями в экономической географии Степан похвастаться уж точно не мог, помнил исключительно то, что осталось в памяти после школы. Так что сейчас ему, скорее, стоит думать, что он местному особисту рассказывать станет, когда они, наконец, встретятся. Поскольку избежать этой встречи вряд ли удастся: не до осени ж ему по немецким тылам шляться?

Морпех невесело усмехнулся: ну, не готовился он становиться попаданцем, не готовился! Просто жил, учился, Родине служил. А оно вон как вышло…

– Что загрустили, тарщ старший лейтенант? – подал голос радист, докурив. Выкопав каблуком небольшую ямку, Прохоров бросил туда окурок, заровнял место подошвой. – Про своих, поди, вспомнили?

– Типа того, – неопределенно дернул плечами морпех, возвращаясь в реальность. – Егор, только ты меня про семью ничего не спрашивай, ладно? Не положено мне рассказывать, подписку давал. А врать товарищам я не приучен, неправильно это. Потом как-нибудь.