– Нет, Данглар, мне кажется, это все меняет. Река прорвала плотину, и лодку смыло потоком. Мне надо отдаться течению и совладать с ним прежде, чем оно меня утащит невесть куда. А потом заткнуть пробоину и вычерпать воду.

Еще долгих две минуты Адамберг стоял, не говоря ни слова и размышляя под озабоченным взглядом Данглара, потом медленным шагом отправился в свой кабинет. Фюльжанс «во плоти» отсутствовал, но он знал, откуда следует начать.

В час ночи Адамберга разбудил звонок Брезийона.

– Комиссар, у квебекцев принято забывать о разнице во времени, когда они нам звонят?

– Что случилось? Фавр? – спросил Адамберг. Он просыпался так же быстро, как и засыпал, будто не ощущал границы между сном и реальностью.

– О Фавре и речи нет! – крикнул Брезийон. – Завтра вы садитесь в самолет, вылетающий в шестнадцать пятьдесят. Собирайте шмотки и вперед!

– Куда я лечу, господин окружной комиссар? – спокойно спросил Адамберг.

– А как вы думаете? В Монреаль, черт возьми! Мне только что звонил суперинтендант Легалите.

– Лалиберте, – поправил Адамберг.

– Плевать. У них убийство, и им нужны вы. У нас нет выбора.

– Простите, я не понимаю. Мы там не занимались убийствами – только генетическими отпечатками. Лалиберте не новичок, у него это не первое убийство.

– Не первое, но вы ему нужны впервые, черт побери!

– С каких это пор парижская полиция занимается квебекскими убийствами?

– А с тех самых, как они получили анонимное письмо. Жертва – француженка и связана с каким-то делом, которым вы там занимались. Короче, есть связь, и им нужны ваши знания.

– Черт возьми, – занервничал Адамберг, – пусть пришлют рапорт, и я отсюда предоставлю им нужные сведения. Не собираюсь всю жизнь летать туда-сюда.

– Я так и сказал Легалите, представьте себе. Но ничего не поделаешь, им нужны ваши глаза. Он не отстает. Хочет, чтобы вы увидели жертву.

– Не может быть и речи. Здесь полно работы. Пусть суперинтендант пришлет мне досье.

– Слушайте, Адамберг, повторяю: ни у вас, ни у меня нет выбора. Министерству пришлось постараться, чтобы они согласились на вашу стажировку. Мы их должники. У нас нет выбора. Понимаете? Завтра вы летите. Но я предупредил Легалите, что вас будет сопровождать Ретанкур.

– Не стоит, я вполне дееспособен.

– Не сомневаюсь. Но вас будут сопровождать.

– То есть эскортировать?

– А почему нет? Мне говорили, что вы гоняетесь за мертвецом, комиссар.

– Так и есть… – Адамберг понизил голос.

– Вот видите. У меня в Страсбурге есть хороший друг, который сообщил мне о ваших выходках. Помните, я советовал вам ходить по струнке?

– Ладно. А Ретанкур будет следить за моими передвижениями? Я еду по приказу и под контролем, так?

Брезийон сбавил тон.

– Вернее будет сказать – под защитой.

– Мотив?

– Я не отпускаю своих людей поодиночке.

– Тогда дайте мне кого-нибудь другого. Данглара.

– Данглар будет исполнять ваши обязанности здесь.

– Пусть будет Вуазне. Ретанкур меня не любит. У нас спокойные, но прохладные отношения.

– Вот и хорошо. С вами полетит Ретанкур, и никто другой. Она – разносторонний офицер, способный правильно употребить свою энергию.

– Это мне известно. Не прошло и года, а ее способность уже вошла в легенду.

– Сейчас не время спорить, я хочу поспать. Вам поручается это задание, и вы его выполните. Бумаги и билеты будут в отделе в час дня. Счастливого пути, разберитесь и возвращайтесь.

Ошарашенный Адамберг остался сидеть на кровати с телефоном в руке. Жертва – француженка. И что из того? Делом занимается ККЖ. Что случилось с Лалиберте? Зачем тащить его через Атлантику – чтобы он взглянул на жертву? Если ее необходимо опознать, почему он не передаст фотографии по факсу? Во что он играет? В гусиного вожака?

Он разбудил Данглара, потом Ретанкур и попросил их быть на работе в субботу. Приказ окружного комиссара.

– Во что он играет? – спросил он у Данглара на следующее утро. – В вожака гусиной стаи? Считает, что мне больше нечего делать, кроме как мотаться туда-сюда между Францией и Квебеком?

– Мне искренне вас жаль, – посочувствовал Данглар – он вряд ли вынес бы еще один полет.

– Зачем бы это? В чем дело? У вас есть какие-то соображения?

– Честно говоря, нет.

– Мои глаза. Какое ему дело до моих глаз? Данглар молчал. Глаза у Адамберга и правда