Шрифт:
– Нет. На сей раз вам было бы лучше забыть о логике.
– Я в аду, тут все средства хороши. В том числе чертова логика, которой вы так хотели меня научить.
– Это правильно. Но что говорит ваша интуиция? Опыт? Сны? Что они говорят вам обо мне?
– Вы просите меня прибегнуть к их помощи?
– Да.
Самообладание заместителя и его прямой взгляд потрясли Адамберга. Он точно знал: бесцветные глаза Данглара не способны скрывать чувства, в них отражается все – страх, осуждение, удовольствие, недоверие. Сейчас в них читались любопытство и напряженная мысль. И скрытое облегчение от того, что шеф жив.
– Сны говорят мне, что вы ни при чем. Но это всего лишь сны. Опыт говорит, что вы бы так не поступили. Или сделали бы все иначе.
– А что говорит ваша интуиция?
– Что это почерк судьи.
– Упертая она, ваша интуиция.
– Вы сами спросили, хотя точно знаете, что ответы мои вам не нравятся. Санкартье посоветовал мне выбраться на берег и за что-нибудь уцепиться. Вот я и цепляюсь.
– Могу я сказать? – спросил Данглар.
Сын Данглара, которому надоело читать, вернулся к ним и забрался на колени к Адамбергу, которого наконец узнал.
– От тебя пахнет потом, – сообщил он, вмешиваясь в разговор.
– Очень может быть, – согласился Адамберг. – Я был в путешествии.
– Почему ты переоделся?
– Чтобы играть в самолете.
– Во что?
– В воров и полицейских.
– Ты был вором. – Мальчик не спрашивал, а утверждал.
– Ты прав.
Адамберг погладил малыша по волосам в знак того, что разговор окончен, и поднял глаза на заместителя.
– Кто-то копался в ваших бумагах, – сообщил Данглар. – Мне так показалось.
Адамберг жестом попросил его продолжать.
– Около недели назад, в понедельник утром, я обнаружил ваш факс, в котором вы просили послать дела в ККЖ. Буквы «Д» и «Р» вы написали крупнее, чем пишете обычно. Как будто в каждом слове звучал призыв: ДанглаР, ДанглаР! Потом меня осенило: Дело Рафаэля!
– Вы угадали, капитан.
– В тот день вы меня еще не подозревали?
– Нет. Логику я включил только следующим вечером.
– Жаль, – пробормотал Данглар.
– Продолжайте. Итак, дела?
– Это был сигнал тревоги. Я взял дубликат вашего ключа там, где он всегда лежит, – в верхнем ящике стола, в коробке со скрепками.
Адамберг понимающе моргнул.
– Ключ лежал в ящике – но рядом с коробкой. Вы могли сами его там оставить, но я засомневался, из-за «Д» и «Р».
– И были правы. Я всегда кладу ключ в коробку, потому что в ящике есть щель.
Данглар бросил взгляд на белое лицо комиссара. Адамберг смотрел на него привычным добрым взглядом. Странное дело, но капитан не был обижен тем, что патрон заподозрил его в предательстве. Возможно, он сам реагировал бы так же.
– Придя к вам, я очень внимательно осмотрелся. Вы помните, что это я укладывал коробку с папками в шкаф?
– Да, из-за моей раны.
– Мне показалось, что я очень аккуратно ее поставил. А в понедельник она была задвинута не до конца. Вы к ней прикасались? Искали что-нибудь для Трабельмана?
– Нет.
– Скажите, как вы это делаете?
– Что именно?
Данглар кивнул на сына, заснувшего на животе Адамберга.
– Сами знаете, Данглар. Я усыпляю людей. Детей в том числе.
Данглар с завистью взглянул на своего шефа. У него всегда была проблема с укладыванием Венсана.
– Все знают, где лежит дубликат ключа, – сказал он.
– Наседка, Данглар? У нас?
Данглар пнул ногой воздушный шарик, и тот полетел через комнату.
– Возможно, – наконец сказал он.
– Но что могли искать? Досье на судью?
– Вот это-то мне и не ясно. Мотив. Я снял отпечатки с ключа. Свои собственные. Другие стер либо я сам, либо визитер – прежде, чем положить его обратно в ящик.
Адамберг прикрыл глаза. Кто мог заинтересоваться делами по Трезубцу? Он ведь никогда не делал из них тайны. Усталость и недосып давили на плечи, но тот факт, что Данглар не предатель, успокаивал. Хотя доказательств невиновности заместителя – кроме честных глаз – у него не было.
– А как вы интерпретировали «Дело Рафаэля»?
– Я решил, что некоторые детали убийства семьдесят третьего года не следует сообщать канадцам. Но посетитель меня опередил.
– Черт! – выругался Адамберг и вскочил, разбудив мальчика.