Я медленно падаю в траву. На спину. Вместе со стулом. Лежу, смотрю в небо, даже не пытаясь встать. Легкие белые облака плавно ползут по голубым просторам. Мои мысли сейчас ползут примерно так же.

Спасибо, Кирилл. Именно это мне и было нужно — хороший удар в челюсть. Чтобы мозги встряхнулись.

Получается, я — феерический мудак.

Редкостная козлина.

Заделал Мышке ребенка и ушел играть в солдатики, оставив ее расхлебывать все это одной.

Да, я ничего не знал. Но мог бы узнать!

Даже сейчас — мог бы произвести несложные расчеты и понять, что к чему. Конечно, меня сбило с толку сообщение про аспиранта… но можно было включить мозги и допереть до всего.

Мало, ты, Кирилл, мне врезал. Давай еще.

Внезапно надо мной появляется лицо Сони.

— Зачем вы его уронили? — обращается она к кому-то.

Наверное, к Кириллу.

— Вы что, деретесь? — снова спрашивает она.

— Мы играем, — говорю я.

И сажусь, отбрасывая стул в сторону.

— Когда мы на продленке так играем, нас ругают! — заявляет Соня.

Моя дочка.

— Тебе не больно? — спрашивает она.

Протягивает руку, касается моей щеки своей маленькой теплой ладошкой.

В носу предательски щиплет, в горле растет твердый ком… Нежные пальчики моей дочки пробили огромную дыру в сердце. Оно обливается слезами и, возможно, они сейчас прорвутся наружу.

— Соня, ты… — говорю я.

Внезапно на мой рот опускается ладонь Мышки. Они присела рядом и в прямом смысле слова заткнула меня. Она что, боится, что я скажу Соне правду?

— Ты, что ли, бьешь Алекса по губам? — звучит взволнованный и любопытный голос.

— Нет. Просто рот закрываю.

— Зачем?

— Чтобы муха не залетела, — говорю я сквозь ладонь Мышки.

— Нет тут никаких мух! — бурчит Соня. — Только стрекозы летают.

Мышка убирает ладонь от моего рта. Смотрит на меня умоляющим взглядом.

Да я не собирался вот так, без подготовки, обрушивать на ребенка новость! Я же понимаю, как это может ошеломить…

Соня окидывает взглядом всех взрослых, которые, оказывается, застыли в живописных позах и наблюдают за нами.

— Чего вы все на него злитесь? — внезапно спрашивает она. — Алекс хороший! Не надо его обижать.

И гладит меня по голове.

Ну, все.

Сейчас я точно разревусь.

— Никто его не обижает, — возражает Мышка.

— То комаров на нем убиваете, то мух ловите. То роняете его в траву!

— Мы больше не будем, — успокаивающе произносит Мышка. — Иди, поиграй с Машей и Захаром.

Соня убегает. Мышка встает.

Я запихиваю подступившие слезы обратно. Смотрю на нее снизу вверх.

— Прости меня, — говорю я.

Это все, что я могу сейчас из себя выдавить.

Она снова отводит глаза.

Я поднимаюсь. Не знаю, что делать, что говорить. Столько всего хочу сказать…

Давно не чувствовал себя таким отборным куском дерьма. Может, вообще никогда.

Хочу обнять Мышку, но не решаюсь.

Она одна воспитывала нашу дочь. Она никому ничего не сказала… Совершенно очевидно, что Кирилл и тетя Оля так же поражены, как и я.

Маринка, Олег, Лидия Викторовна — все они ошарашены. И все молчат. Смотрят на меня, как на преступника.

Мне хочется как-то оправдаться, но я не нахожу слов. Я не могу говорить. Думать мне сейчас тоже сложно.

Только одно я сейчас могу делать — неотрывно смотреть на Соню.

Она висит на турнике вниз головой, волосы свесились вниз, она похожа на чудо-юдо. Чудо-юдо с такими же глазами, как у меня. Как я этого сразу не заметил? А ведь мне казалось, что в ее лице есть что-то знакомое. Но я решил, что она похожа на Мышку. Оказывается, она похожа на мое отражение в зеркале.

— Пока ничего ей не говори, — произносит Мышка.

— Почему ты мне ничего не сказала? — снова вырывается у меня.

— Я не уверена, что тебе это нужно. Что ты готов.

— Как ты могла за меня решить?

Мышка смотрит на меня угрюмо. Между бровей залегла складка, которая делает ее очень взрослой.

Моя маленькая Мышка! Что я с тобой сделал? Поддался порыву, не прогнал тебя в ту ночь…

Та ночь перевернула всю твою жизнь. А я даже не знал!

Светлана