– Спасибо за пряник, – нагло прерываю её бесконечный поток жалоб, не забывая при этом улыбнуться, и, не тратя впустую больше ни единой минуты, сворачиваю к почтовым ящикам.

Мне нужен сорок первый… Синий, ничем не выделяющийся на фоне других, разве что торчащими из щели конвертами. Их вынимаю, поражаясь тому, как много мукулутару скопилось за каких-то пару недель, а выпечку, щедро залитую глазурью, запихиваю в рот – не врал я, голодный как волк... Возможно, стоило притормозить у какого-нибудь кафе, но другой голод, до сих пор ничем не утолимый, не дает остановиться – ступеньки перепрыгиваю через одну, горшки с домашними цветами, украшающие подоконники на лестничных пролетах, оставляю без внимания. Я просто хочу узнать правду! Убедиться, что я здоров и подбирать палату в элитной психиатрической клинике мне ещё рано – лучше озаботиться другим, к примеру, лечением собственной семьи, завравшейся настолько, что наверняка теперь и сами не знают, были ли хотя бы в чем-то со мной откровенны. Мама – обхаживающая Марину как родную дочь, брат – по большей части избегающий длинных разговоров о прошлом, жена – придумавшая миллион логичных объяснений совсем нелогичным вещам…

Дважды проворачиваю ключ в замочной скважине и на этот раз прохожу в дом не мешкая, словно ошарашенная моим побегом пенсионерка непременно бросится вдогонку. Без труда нахожу выключатель, и прежде, чем энергосберегающие лампы разгорятся в полную силу, делаю шаг в сторону, тут же опускаясь на стул. Я просто знаю, что он здесь… ЗНАЮ, мать твою!

– Что и требовалось доказать. Похоже, тебя и впрямь надули, – бурчу себе под нос, и, справившись с верхней одеждой, неспешно гуляю глазами по стенам.

В прихожей серым, пустым; в единственной комнате, служащей мне одновременно и спальней, и кабинетом – завешанным чьей-то мазней. В моих воспоминаниях эти картины смотрелись сдержаннее, а в реальной жизни немного пугают буйством красок.

Торопливо миновав коридор, застываю рядом с одной из них и, пройдясь кончиками пальцев по холсту, впервые за последнее время вздыхаю с облегчением. Мелочь, но в моем положении даже таким крохам можно порадоваться: тому, что я помню этот диван, знаю, что за длинным стеллажом, рассекающим комнату надвое, прячется мягкая, двуспальная кровать, застеленная темным покрывалом. А эта лежанка – простая, местами заляпанная и прямо сейчас пустая – любимое место Герды. Лежанка, которой в квартире жены я вчера так и не нашёл…

– Чёрт, а дальше что?

Устраивать обыск? Рыться в шкафах, заглянуть в мусорку, а после спуститься вниз и устроить допрос местной сплетнице? Ведь если она что-то знает, в отличие от других, темнить при всем желании не сможет – слабость к перемываю чужих костей впереди неё идет.

 Гоняю по кругу одни и те же мысли и, забредя на кухню, усмехаюсь горько – бред. Тут и так всё очевидно: в раковине покрывшаяся плесенью чашка с недопитым чаем, в забитом продуктами холодильнике – жуткий запах испортившейся еды; над ведром летает облако мошки. Всё так, как и должно быть в квартире, хозяин которой не планировал уходить из неё надолго. На пару часов не больше, а по сути, до сих пор не вернулся…

Сажусь за тот самый стеклянный стол, что прямо сейчас покрыт тонким слоем почти трехнедельной пыли, и, проведя ладонью по холодной столешнице, ей же, теперь грязной и слегка подрагивающей, ерошу волосы на макушке. Проще не стало… Отчасти, лишь усложнилось, ведь набери я сейчас жену, она наверняка и этому объяснение найдет. Черт знает… скажет, что я сдавал квартиру какому-то собачнику или использовал её для работы? Марина, похоже, гуру по части увиливаний от неприятных ей тем. А я идиот, раз до сих пор не понял, что в этой странной войне за право узнать хотя бы крупицу правды, союзников у меня нет. Одинок, черт возьми, и на этот раз даже Саша мне не помощник.

А значит, думать нужно. Искать зацепки, и каким бы глупым это мне не казалось, без обыска не обойтись… Личный дневник я вряд ли вел, ведь это скорее женская прерогатива, конспектировать собственные умозаключения, но что-то отыскать можно. Что-то, что не сразу бросается в глаза, потерявшись в торопливо вскрываемых мной конвертах с платежками, буклетах с рекламой магазинов одежды, черно-белой дешевой брошюре недавно открытого салона красоты… Чего только не запихают в ящик!

В сотый раз тру виски, теперь не чувствуя даже голода, и устало откинувшись макушкой на крашенную стену, глаза жмурю. Трудно сосредоточиться, когда не знаешь первопричин. А я их не знаю. Почему я ушёл? Почему бросил беременную жену, и, похоже, бросил без всякого шанса на возвращение, притащив сюда едва ли не все свои пожитки. Почему никому не сказал?

И самое главное, почему сама Марина упорно молчит о наших проблемах, вместо этого рассказывая мне о том, каким замечательным мужем я был? Ведь, как ни крути, она даже в этом врет – хорошие мужья не уходят, бросая любимую супругу на последних сроках беременности. А любящие жёны не прощают их за это так быстро, лихо выворачивая ситуацию в свою пользу – не помню, значит и не было ничего.

 Усмехаюсь дурацкому умозаключению и, решительно поднявшись, возвращаюсь в комнату, теперь торопливо выдвигая каждый из четырех ящиков письменного стола. Не понимаю до конца, что ищу, но вытряхиваю их содержимое на пол как обезумевший. Начатый блок сигарет, три упаковки бумаги для принтера, бесконечные папки с документацией, вникать в суть которых сейчас не так уж и важно, скрепки, упаковка шариковых ручек, стикеры… Три связки запасных ключей, которые звякают о паркет, наталкивая меня на очередное открытие – семье я их не давал. Или отобрал, что лишь подтверждает мои догадки о всеобщем обмане, ведь в таком случае они не могли не знать о моем переезде. Разбрасываю разную мелочевку, кажется, уже целую вечность, а когда ничего стоящего в ней так и не обнаруживаю, случайно цепляюсь глазом за лежащий на журнальном столе блокнот. Небольшой, в меру пухлый, наверняка просто жизненно необходимый человеку, чей плотный график при всем желании не удержишь в голове.

– Юрист? – хмурюсь, обнаруживая заложенную между листов визитную карточку и устроившись на диване, теперь куда внимательней вчитываюсь в собственное расписание. Встречи, спортзал по вторникам, четвергам и субботам, Маринины визиты к гинекологу, последний из которых датирован пятнадцатым ноября. Дальше несколько дней тишины и непонятные каракули, нацарапанные простым карандашом. Что-то мудреное, длинное, похоже из медицины… Подношу блокнот ближе, силясь расшифровать хоть первые пару букв, но так и не добившись успеха, листаю дальше. До тринадцатого декабря, и судя по тому, что вижу, могу смело утверждать, что визитка мне всё-таки пригодилась. «Лавреньтьев, десять тридцать» – выведено мной, похоже в спешке, а спустя ещё пять страниц продублировано. Повторная встреча? Если так, то я её пропустил – залечивал раны на Сашином диване, в то время как владелец этой золотистой вычурной карточки ждал меня в моем ресторане к обеду.