– В гробу я видал этих типов, что охотятся на кабанов, ну как их, на бородавочников.

Тогда Сюзанна в первый и последний раз отвесила ему крепкую оплеуху.

– Не смей так говорить о своей родине!

И поскольку Солиман едва не расплакался, заговорила с ним как можно ласковее, положив большую руку на его худенькое, еще детское плечо.

– Многим на родной край наплевать, Соль. Человек родился там, где родился. Но ты постарайся о предках не забывать, так ты сможешь не потеряться в этой дерьмовой жизни. А вот отмахиваться от них – это плоха Отмахнуться, плюнуть на них и забыть – так поступают только те, кто много о себе воображает, они, мол, сами собой на свет появились, без отца с матерью. Что говорить, бывают и такие придурки. Но у тебя-то есть Экар, да еще вся Африка в придачу. Возьми все, вот и будет у тебя сразу две родины. Солиман проводил Камиллу в овчарню, указал на окровавленных животных, лежащих на полу. Девушке не захотелось подходить ближе.

– А что говорит Сюзанна? – спросила она.

– Сюзанна считает, что это не волки. Говорит, если на них думать, мы ни до чего не додумаемся. Она сказала так: этот зверь нападает, потому что ему нравится убивать.

– Она за то, чтобы устроить облаву?

– Она вообще не хочет, чтобы устраивали облаву. Она думает, его здесь нет, он в другом месте.

– А Полуночник?

– Полуночник в горе.

– Он за облаву?

– Не знаю. С тех пор, как он обнаружил этих овец, его как заклинило.

– А ты-то что думаешь, Солиман?

В эту минуту Лоуренс вошел в овчарню, протирая глаза и безуспешно пытаясь свыкнуться с темнотой. Да, он все-таки прав, французы такие нечистоплотные: помещение насквозь пропиталось запахом грязной шерсти и мочи. Следом за Лоуренсом шла Сюзанна – она, по его мнению, тоже крайне неприятно пахла, – а за ней на почтительном расстоянии шествовали оба полицейских, а также мясник, которого Сюзанна тщетно пыталась спровадить.

– Только у меня есть холодильная камера, а значит, мне этих овец и увозить, – отрезал он.

– Черт, навязался на мою голову, – сердито проворчала Сюзанна. – Полуночник закопает их здесь, в Экаре, похоронит с почестями, как павших на поле боя.

Сильвену пришлось смириться, но он все же последовал за Сюзанной. Полуночник остался у дверей. Он нес стражу.

Лоуренс поздоровался с Солиманом, опустился на колени рядом с трупами овец. Он их перевернул, осмотрел раны, раздвинул окровавленную шерсть, пытаясь найти четкие отпечатки зубов. Подтащил поближе к двери молодую овцу, внимательно изучил след от смертельного укуса на ее горле.

– Соль, принеси лампу. Посвети ему, – приказала Сюзанна.

Лоуренс склонился к ране в желтом пучке света.

– Следы коренных зубов едва заметны, а клыки вошли глубоко, – пробормотал он.

Он подобрал с пола соломинку и погрузил ее в сочащееся кровью отверстие с краю.

– Что ты там ковыряешь? – забеспокоилась Камилла.

– Зондирую рану, – невозмутимо ответил Лоуренс.

Канадец вытащил соломинку и отметил ногтем глубину раны. Молча передал Камилле соломинку, взял другую и промерил среднюю часть раны. Потом быстро поднялся и вышел на свежий воздух, все так же прижимая соломинку ногтем большого пальца.

– Теперь делай с ними, что хочешь, – бросил он Полуночнику. Тот молча кивнул.

– Соль, найди мне линейку, – попросил Лоуренс.

Солиман стремительно сбежал по тропинке к дому и минут через пять вернулся с портняжным метром Сюзанны.

– Теперь меряй. – Лоуренс протянул ему обе соломинки, держа их как можно ровнее – Меряй, только точно.

Солиман осторожно приложил метр к кровавому следу.

– Тридцать пять миллиметров, – объявил он.

Лоуренс поморщился. Он измерил вторую соломинку и вернул метр Солиману.

– Что скажете? – спросил один из жандармов.

– Клык длиной почти четыре сантиметра.

– И что? – снова спросил жандарм. – Это серьезно?

Повисло тягостное молчание. Все что-то прикидывали в уме. Потом начали осознавать.

– Зверь огромный, – подвел итог Лоуренс, кратко выразив общее чувство.

Люди разом засуетились, мгновенно разбрелись в разные стороны. Полицейские попрощались, Соль направился к дому, Полуночник вернулся в овчарню. Лоуренс в сторонке отмыл руки, натянул перчатки, водрузил на голову шлем. Камилла подошла к нему:

– Сюзанна приглашает нас выпить стаканчик вина, чтобы глаза лучше видели. Пойдем.

Лоуренс скорчил недовольную гримасу.

– От нее воняет, – заявил он.

Камилла обиженно выпрямилась.

– Нет, не воняет, – резко возразила она, хотя знала, что Лоуренс прав.

– От нее воняет, – упрямо повторил Лоуренс.

– Не будь свиньей.

Лоуренс встретил сердитый взгляд Камиллы и неожиданно улыбнулся.

– Ладно, – согласился он и снял шлем.

Он пошел за ней следом по тропинке, покрытой высохшей травой, прямо к уродливому каменному дому. Разве он мог запретить французам, по их дурацкой привычке, пить начиная с полудня и портить свое здоровье. Впрочем, и многие канадцы поступают точно так же.