– Пристегнуться не хочешь? – спросила она.

– Нет. Зачем?

– Ну, не знаю. Просто некоторые говорят, что я быстро езжу.

– Наверно, не быстрее меня, – усмехнулся он.

Она неопределенно хмыкнула и тронула машину с места. Он прикурил сигарету, но уже в следующую минуту закусил ее зубами и вцепился в ручку над сиденьем пассажира. Она была сумасшедшей. Или у нее отсутствовал нервный центр, отвечающий за чувство опасности. Он мельком глянул на спидометр: 150, 160, 180… Они проскакивали между трейлерами, едва не касаясь их зеркалами. Захватывали на полкорпуса встречную полосу на поворотах. Подрезали в наказание неуступчивых водителей. Мелькнула и осталась далеко позади одинокая фигурка обалдевшего гаишника, не успевшего даже взмахнуть палочкой. На крутом спуске машина пролетела в воздухе несколько метров, и только на въезде в город Лапочка наконец впервые прикоснулась к тормозам, с видимым сожалением осаживая разбушевавшееся под ней авто.

– Хорошая машина, – бесстрастно констатировала она. – Мягко идет.

– Я не сильно испортил воздух? – еле-еле сподобился он на шутку, отрывая от пересохших губ сгоревшую до фильтра сигарету.

– Испугался? – засмеялась она.

– Не успел, слишком быстро все произошло.

– Ну, прости, больше так не буду. Это тебе в наказание за вчерашнее.

Он не возражал. Правда, и наказанным себя не чувствовал. Эта гонка открыла ему Лапочку с новой стороны. Он не помнил, чтобы хоть раз сознательно балансировал на такой скользкой грани опасности. Она же призналась, что в своей Голландии соревнуется на скорость с мужчинами, а поражения может пересчитать по пальцам. Теперь он догадывался, почему у него ничего не получалось той ночью. При всей симпатии и желании он входил в ночь как в приятную, но ответственную работу. Она же предпочитала сходить с ума. Они просто не совпадали по ритмам, и она чувствовала это, оставаясь холодной и равнодушной к его ответственности. Сегодня все будет иначе…

И все происходило иначе. Он осторожно прикоснулся губами к ее губам, изо всех сил сдерживая бушующую в нем страсть. Потом так же бережно лишь на миг опалил дыханием ее брови и веки, вновь вернулся к губам, лаская рукой пока еще настороженное тело. Она не давала ему поднять головы, стесняясь открыться навстречу разом и целиком. Ему приходилось преодолевать небольшое сопротивление, как в первую ночь запретов, но это возбуждало больше, чем если бы он прошел через нее, как нож сквозь масло. Но когда пал последний бастион и они слились в единое целое, ее стыд испарился быстрее, чем она водила машину.

Это был ураган, управлять которым поначалу казалось невозможным. Она как будто что-то искала – возможно, недостижимое и даже несуществующее, жадно наслаждаясь самими поисками. Он тоже искал – и в конце концов нашел, когда, подхватив ее рукой под животик, несильно укусил сзади за шею. Она на мгновение замерла, как жертва перед палачом, измученная жаждой и вдруг получившая в награду за покорность глоток воды, готовая на все, даже самостоятельно спрыгнуть с табуретки под виселицей, чтобы получить еще один глоток, а потом еще один и так до последней капли, утолившей бы ее многодневную жажду на месяцы или даже годы вперед, которых на самом деле у нее уже не будет…

И он чувствовал ее и дарил себя по капле, точно угадывая моменты, когда она делала очередной глоток, тут же предлагая еще, чтобы она как можно дольше не приходила в себя. И она первая взмолилась:

– Хватит!

Но у нее не было сил отказаться от беспрерывного удовольствия, а он, не обращая внимания на крупный пот, стекавший с его лба и скапливавшийся в уголках рта, упивался безграничной властью над ней и своим неожиданным после треволнений последних дней могуществом…

– Эй, – прошептал он, прижимаясь щекой к ее горячей щеке. Наверно, он тоже был горячий, но не чувствовал этого, обессиленный только что закончившимся сумасшествием.

– Ужас, – прошептала она, не открывая глаз.

– Было плохо? Больно? – встревожился он.

– Нет.

– Что тогда?

– Было слишком хорошо… Я, кажется, улетала…

– Теряла сознание?

– Что-то вроде этого… Слезай с меня…

Он, улыбаясь, перекатился на спину.

– Если бы не твои бзики, так могло быть с первой ночи… Каждый день и каждую ночь, – сказал он.

– Не надо каждую ночь…

Она, оставаясь лежать на животе, убрала с лица прядь волос и посмотрела на него еще затянутым поволокой одним глазом.

– Почему не надо? – удивился он.

– Не хочу привыкать к тебе…

– Я тебе неприятен?

– Дурачок, ты же все понимаешь…

– Понимаю, – вздохнул он.

Она пододвинулась к нему и легонько коснулась пореза на груди:

– Что это?

– У восточных народов есть древний способ лечения нервных заболеваний – кровопускание. Вот я и подлечился…

– Ты нервничал?

– Не то слово. Я думал, что убью себя после того, как ты ушла…

– Я тоже сильно переживала… Даже плакала… Это пьяные слезы… Но ты больше не лечись так… Страшно… Ты же не восточный человек…

– Почем знать… У меня ведь в роду есть цыгане, а цыгане, как известно, родом из Индии.

– Так ты цыган?

– Наполовину.

– Господи, я отдалась цыгану! Ты меня приворожил – теперь все понятно…

– Да уж, мы народец не промах… Где ты научилась так быстро собираться? Да еще так безнадежно?

– Безнадежно?

– Ты не оставила ни одной вещи. Как будто уходила навсегда…

– Я и уходила навсегда… Я так ухожу… А быстро собираюсь, потому что есть опыт…

– От мужа уходила?