Комната располагалась прямо под библиотекой, рядом находилось помещение без окон. Аллейн вспомнил силуэт замка, каким он его увидел ранним утром при лунном свете. В заинтересовавшей его комнате было продолговатое окно, которое скорее уходило в пол, нежели поднималось к потолку. Аллейн прекрасно помнил форму освещенного окна, привлекшего тогда его внимание.

Если мистер Оберон и его гости действительно сейчас были заняты чем-то вроде эзотерической физзарядки, как утверждал Баради, возможно, имело смысл рискнуть. Сочинив на всякий случай парочку вполне правдоподобных отговорок, Аллейн бросил последний взгляд на план, выскользнул из библиотеки и легким шагом начал быстро спускаться по винтовой лестнице, той, что наверху заканчивалась садом на крыше.

Он миновал лестничную площадку с запертой дверью и тремя узкими окнами. Лестница завернула вниз, к более просторной площадке, от которой направо вел коридор, устланный толстыми коврами. На противоположной от лестницы стороне находилась дверь. Через несколько шагов – еще одна. Именно ее и искал Аллейн.

Он постучал, ответа не последовало. Аллейн тихонько повернул ручку и, слегка приоткрыв дверь, заглянул в комнату. Его взору предстала стена, увешанная шелковыми гобеленами, посередине которой висело какое-то большое колесо. В дальнем конце комнаты находилась ниша с установленным в ней экзотического вида диваном. Аллейн распахнул дверь и вошел в комнату.

Выяснилось, что до сих пор он видел лишь половину комнаты мистера Оберона – полному обзору мешало громадное зеркало, привинченное к полу под углом сорок пять градусов относительно стены напротив него. Аллейн пока не стал преодолевать эту преграду, – его внимание привлек дальний угол комнаты. Там находилось нечто вроде алтаря, покрытого богато расшитым покрывалом и украшенного серебряной пентаграммой, бронзовым подсвечником и большой хрустальной штуковиной, напоминавшей солнце в ореоле солнечных лучей. Позади алтаря была дверь, ведущая, как предположил Аллейн, в комнату без окон, которую он заметил на плане.

Он двинулся вперед, намереваясь обойти зеркало и осмотреть другую часть комнаты.

– Принеси молитвенное колесо, – вдруг раздалось из-за зеркала.

От неожиданности Аллейн едва не подпрыгнул на месте. Он посмотрел на дверь. Если никто не видел, как он вошел, значит, никто не заметит и того, как он выйдет. Он направился к двери.

– Я у Третьих Врат Вечности и не должен открывать глаз. Молчи. Принеси молитвенное колесо. Поставь передо мной.

Аллейн вернулся.

По другую сторону зеркала прямо на полу сидел абсолютно голый мистер Оберон с прижатыми к глазам ладонями. За ним находилось продолговатое окно, прикрытое шелковой, почти прозрачной занавеской с изображением солнца.

Аллейн снял со стены молитвенное колесо. Сплошь покрытое резьбой, с многочисленными цилиндрами, оно было настоящим произведением искусства. Он поставил колесо перед Обероном.

Когда Аллейн вновь оказался у двери, кто-то властно постучал. Он прижался к стене, дверь распахнулась и больно ударила его по плечу. Он услышал быстрые шаги, замершие в глубине комнаты, а затем голос Баради: «Где ты? Ах, ну да, где же еще ты можешь быть! Послушай, нам нужно поговорить».

Судя по всему, Баради находился за зеркалом. Аллейн выскользнул из-за двери и метнулся в коридор. Бесшумно взбегая по лестнице, он услышал, как Баради запер дверь.

На верхней площадке никого не было. Аллейн шагом вернулся в библиотеку, его отсутствие длилось пять с половиной минут.

Он достал записную книжку и сделал беглый набросок комнаты мистера Оберона, с особой тщательностью отметив расположение молитвенного колеса на стене. Затем он принялся перебирать в памяти детали обстановки комнаты, стараясь ничего не упустить и все запомнить. Этим он и был занят, когда дверная ручка медленно повернулась.

Аллейн выдернул из ближайшего ряда книг экземпляр основополагающего труда Монтагю Саммерса о колдовстве. Он был явно увлечен чтением, когда в библиотеку вошла женщина.

Аллейн оторвался от книги, поднял глаза и понял, что его попытка сохранить инкогнито потерпела полный провал.

– Кого я вижу? Родерик Аллейн! Какими судьбами? – воскликнула Аннабелла Уэллс.

С Аннабеллой Уэллс Аллейн познакомился несколько лет назад на трансатлантическом лайнере. На корабле только о ней и говорили, но кинозвезде, похоже, было в высшей степени наплевать на людскую молву. В течение четырех часов она с нескрываемым интересом, чуть ли не в упор, разглядывала Аллейна, а затем прислала к нему секретаря с приглашением выпить. Сама она то и дело прикладывалась к рюмке и, возможно, как показалось Аллейну, не чуждалась наркотиков. В ее обществе Аллейн чувствовал себя не в своей тарелке и был рад, когда она вдруг перестала обращать на него внимание. С тех пор он изредка встречал ее на судебных процессах, сидящей в зале суда, словно в театре. Актриса, по-видимому, любила побыть в роли зрителя и говорила Аллейну, что страстно интересуется криминалистикой.

На английских подмостках впечатление от блестящей игры Аннабеллы Уэллс несколько подпортили слухи о ее буйных эксцентричных выходках, но в Париже, особенно на площадках киностудий, она по-прежнему считалась одной из самых великих. Она сохранила красоту, хотя и в несколько помятом виде, а также индивидуальность, которую нельзя было сбросить со счетов, даже если бы все ее прелести окончательно увяли. Перед Аллейном предстала яркая и все еще обворожительная женщина.

Аннабелла протянула ему руку и одарила фирменной «улыбкой мятущейся души».