Над всем этим нависали зеленые склоны крутого правого берега, на котором, собственно и располагался Береговой.

Остапчук появился на самодельной трибуне, смонтированной тут же, на набережной, и поднял руку, призывая к тишине.

Мне вспомнилось, что в моем не столь далеком детстве эти крутые берега вовсе не были зелеными, и никакой ухоженной набережной тоже не было… Тут были песчаные обрывы, в которых ютились ласточки-береговушки, и опасное дно с корягами и омутами. И скоро, по всей видимости, снова все вернется на круги своя…

Остапчук вещал:

— …справедливый суд приговорил этих врагов народа, и приговор будет приведен в исполнение! Никто не смеет посягать на наше великое общество и те блага, которых мы добились благодаря достижениям демократии! Враги народа и враждебные элементы…

А солнце тем временем скрылось за тучкой и вообще — заметно похолодало. Остапчук вещал долго, и на какой-то особо торжественной ноте мне вдруг показалось что я слышу какие-то звуки, похожие на мелодию песни.

Или не показалось? Вообще-то это было похоже на бред.

— …выплыва-ают расписные

…Стеньки Ра-азина челны!

Из-за поворота реки показалась целая флотилия во главе со ржавым баркасом. Катера, моторные лодки, резиновые лодки… Они шли, подгоняемые северо-западным ветром, который нес разухабистые слова впереди них:

— … и за бо-орт ее броса-ает

… в набежа-а-авшую волну-у!

Тут ветер развернул во всю ширь флаг, который украшал ржавую рубку ржавого буксира.

С черного полотнища во всю глотку улыбался оскаленный череп.

А потом откуда-то сверху раздался лихой разбойничий свист и я увидел шеренгу всадников, которые выстроились на самом верху, над кручей.

А из мощного громкоговорителя на буксире раздался спокойный, властный голос:

— Господа демократы! П-прошу вас не поднимать панику и сложить оружие. В п-противном случае вы будете уничтожены с особой жестокостью.

Пока толпа не отошла от шока, Тиран щелкнул переключателем громкоговорителя и сказал:

— Второй раз я п-повторять не буду, поэтому слушайте внимательно, — он вздохнул, посмотрел на затянутое тучами небо, и продолжил: — Итак. Раз я здесь, то вам придется смириться с тем, что теперь я буду тиранить эти земли по своему собственному разумению. У вас есть два варианта: вы подчиняетесь мне и присягаете на верность, или собираете свои вещи и в течение двух недель выезжаете за пределы пятидесятикилометровой зоны от этот самого места… Все понятно?

Какой-то ушлый дядька поднял руку. Помнится, он был страшим в бригаде строителей, еще при Вайсарове:

— А какие порядки вы собираетесь тут вводить? Мы же должны знать, на что нам рассчитывать, если останемся.

Тиран чуть дернул головой. Видимо, у него не было настроения отвечать на какие бы то ни было вопросы.

— Вы можете рассчитывать на то, что те з-законы, которые я установлю, будут соблюдаться неукоснительно. Каждый из вас будет иметь возможность заниматься своим делом, развивать его и улучшать свое материальное благосостояние. П-подати и налоги будут строго фиксированы и неизменны. Я приложу все усилия для того, чтобы Береговой стал б-безопасным местом. Единственным условием является беспрекословное п-подчинение.

Тиран снова вздохнул и замолчал. А все тот же ушлый мужик спросил:

— Вы что, тоже рай на земле строите?

И тут Тиран усмехнулся. Елки-палки, этот монстр на самом деле усмехнулся!

— Нет. Я строю Тиранию.

Над толпой повисло тягостное молчание, которое нарушил полковник Вайсаров. Широкими шагами он приблизился к трибуне, расталкивая людей. Тиран благосклонно глянул на него, а полковник оглядел толпу и сказал:

— Я сюда пригласил этого человека. Потому что те, кто пришел к власти после меня, были во сто крат хуже! И для меня честь первым присягнуть ему! Не знаю, как это правильно делается… — Вайсаров стал на одно колено и сказал: — Клянусь быть верным вам до самой смерти. Я ваш человек с этой самой секунды.

Тиран спустился с трибуны, положил ему ладонь на голову и сказал:

— Теперь я за тебя в ответе. Ты мой человек. Вставай! Ты все правильно сделал!

И снова запахло дремучим средневековьем, когда вассалы приносили сеньору оммаж и становились перед ним на колени. Тирану все это доставляло огромное удовольствие, у него даже глаза горели. Следом за Вайсаровым потянулись люди, один за одним. Стадный инстинкт — великая вещь! Даже бойцы, которые сильно растерялись после смерти Остапчука, потихоньку подходили к трибуне и повторяли слова полковника: «Я ваш человек».