— И однажды ночью услыхали они страшный грохот и жуткий скрежет над головой, — сказал он, выразительно потрясая руками в воздухе. — Выбежали на улицу — глядят, глядят, понять ничего не могут: темно же. Решили дождаться утра. Легли спать, а на рассвете опять то же — скрежет, треск, шуршание. Снова выбежали все домашние. Глядь, а вся крыша в одном месте как есть разворочена, будто за нее огромная птица когтями хваталась. Помчались они в те покои, а там посреди разломанной кровати стоит их Великая Мать и в небо смотрит. Улыбается.

Бардос выразительно посмотрел на меня, будто я уже должен был сообразить, в чем тут соль. Я фыркнул. Он поджал губы и продолжил:

— В тот же день потребовала она себе двух мужей — Расчет и Доверие. Забурчали ее сестры: разве можно без Страсти? Да мать их остановила. Выбрали ей мужей, значится, все как обычно. Крышу починили. А на третий день опять то же — грохот, скрежет. Выбежали все на улицу, да теперь уж с огнями. Глядь, а над крышей-то крылья драконьи! Взмахнул ими дракон разок, сложил их, юркнул вниз, и будто не стало его. Тишина. Побежали они к своей Великой Матери, в двери заколотили. Впустила она их. Смотрят, а на постели у нее сидит себе молодой человек — обычный такой, ничем не примечательный. В одеяло кутается. Вот тогда-то они все и поняли. Крышу в том месте совсем разобрали, сад устроили — тот самый, что подле покоев Лан. И каждую третью ночь прилетал туда дракон — до самой смерти той Великой Матери.

— И родились у них драконята, — фыркнул я, отбирая у Бардоса кувшин, пока он все не допил. — Бардос, ну это же все сказки, как ты в такую чушь веришь? Драконы существуют — это факт. Они умеют летать, и некоторые даже думают, что они разумны — это тоже факт. А вот про огненное дыхание и превращение в человека — ерунда. Я тоже могу всем рассказать, что слышал, как дракон похабные песни распевает. Но от того, сколько человек мне поверит, ложь не станет правдой.

— Ну и не верь, — обиделся Бардос. — Нравится тебе жить в мире, где не происходят чудеса — живи, твое дело. А я верил, верю и буду верить, что наши старшие братья еще помнят о нас и помогут, когда придет нужда.

Я не стал с ним спорить. Мне тоже хотелось бы верить, что драконам есть до нас хоть какое-то дело, пусть я и не готов был в этом признаться.

Мы занимались крышей весь день. Работа меня малость отвлекла, так что за ужином я позабыл о том, что утром мне отчего-то там было неприятно видеть Лан. Напротив, я очень хотел поделиться с ней своими мыслями насчет сада: мне вдруг пришло в голову, как здорово бы там смотрелась статуя дракона с раскинутыми крыльями! Оригинальное украшение и новый источник вдохновения для народных сказителей. Но Лан почему-то не явилась на ужин. Краем глаза заметив, как повариха понесла куда-то большую корзину, закинутую белой салфеткой, я прямо-таки нюхом почуял, что кто-то сегодня заработался. Отобрав у удивленной толстухи корзину, я пошел в кабинет Лан.

— … выжечь все к чертовой матери! — услышал я возмущенный голос Лан, едва свернув в нужный коридор. — Надоели, сил моих больше нет. Сколько можно-то?

Подойдя к приоткрытой двери, я осторожно заглянул внутрь. Лан нервно копалась в ящике стола, расшвыривая по сторонам попадающиеся под руку письма. Подле нее, втянув голову в плечи, стоял тощий мужик в костюме для верховой езды. Гонец, что ли?

Лан, наконец, нашла, что искала, бухнула на стол тяжелый свиток, украшенный какой-то сложной вязью, задумавшись, послюнявила кончик грязного пера, испачкав губу чернилами, потом кивнула собственным мыслям и быстро-быстро застрочила, неосторожно тыча в чернильницу и заляпывая стол мелкими брызгами. Перо скрипело и повизгивало, белый кончик его мотался в воздухе, как крыло издыхающей птицы. Не прошло и пяти минут, как Лан бухнула печатью, размеры которой не вязалась с хрупкостью ее изящных пальцев, скатала свиток, запечатала его еще раз — чтоб никто не вскрыл — и вручила мужчине.

— Чтоб завтра же на месте был. Понял? — сказала она.

Мужик кивнул, взял свиток и быстро пошел прочь из комнаты. Я пропустил его и зашел внутрь.

— Что-то случилось? — спросил я. Лан, устало облокотившаяся о стол, вскинула голову, увидела меня и резко преобразилась: нахмуренные брови расслабились, нервно поджатые губы растянулись в улыбке, а усталость спряталась в глубине черных глаз. И не подумаешь, что она только что сердилась и волновалась о чем-то. Только непривычно сильный бардак на столе напоминал о том, что у нее действительно проблемы.

— Не обращай внимания, — она тряхнула головой, откидывая волосы назад, и сняла очки. — Скоро я все поправлю. Ты что-то хотел?

— Я тебе ужин принес, — я поднял корзину, покачав ею в воздухе.

— А что, уже так поздно? — удивилась Лан, глядя в окно: нет, там еще не стемнело, но уже чувствовалось, что вечер в самом разгаре. Я улыбнулся, поставил корзину в пустующее кресло, подошел к жене и обнял ее.

— Чего это ты вдруг такой ласковый? — с подозрением откликнулась она, тем не менее обнимая меня за талию.

— Молчи. А то передумаю, — предупредил я, целуя ее в макушку. — Бардос тут сегодня весь день сказки рассказывал про неких бескрылых драконих. И мне показалось забавным, что, по мнению других людей, я провожу ночи с полубогиней.

— Если тебе рассказали ту легенду, что я из яйца вылупилась, не верь, — усмехнулась Лан. — Меня просто мама в кладовке родила и в процессе случайно миску с битой скорлупой опрокинула. Никого рядом не было, а когда все на крик сбежались, я в куче скорлупы лежала, и народ решил, что моя мать родила яйцо, а я уже из него вылупилась.