Я рассмеялся. Вот так они и рождаются, легенды-то.

— А когда я родился и первый раз закричал, из поднебесья донесся драконий рык, — признался я. — Все тогда решили: удачливым буду.

— Это тебя старший брат поприветствовал, — сказала Лан на полном серьезе.

— И ты туда же, — я возвел глаза к потолку. — Еще скажи, что у тебя в родне были драконы!

— А у тебя нет? — Лан искренне захлопала ресницами. Я даже онемел, не в силах как-либо прокомментировать это странное всеобщее заблуждение.

— Любить женщину по-настоящему может только мужчина, — сказал я, щелкнув ее по носу. — А хладнокровные ящерицы с крыльями пусть любят друг друга, свои ледяные горы и небеса. И да, да, я знаю, что это богохульство. Ну, что поделать: устал я прикидываться паинькой. Вредный я на самом деле и противный. Зря ты меня выбрала.

— Может, потому и выбрала? — Лан хитро прищурилась на меня. Мордашка у нее при этом стала на редкость шкодной. Я не выдержал и жадно поцеловал ее, сминая мягкие, испачканные в чернилах губы. Лан сначала дернулась от неожиданности, а потом приникла ко мне всем телом. Меховой воротник защекотал мне ухо, а тепло тела Лан пробивалось сквозь одежду, маня своей близостью. Кровь в моих венах словно вскипела. Лицо вспыхнуло, дыхание участилось. Я подхватил Лан и усадил ее на стол так, чтобы оказаться в капкане ее ног. Письма рекой посыпались на пол. Чернильница резво поскакала прочь, заливая их черными ручейками. Ну и наплевать. Раз уж решил жить здесь и сейчас, то обо всякой ерунде думать не буду.

— Сегодня не твоя ночь, — напомнила Лан, вопреки своим словам обнимая меня и позволяя жадно приникать губами к ее атласной коже и вдыхать ее запах, не смытый еще купанием. Нижнее белье никогда не пользовалось в Асдаре особой популярностью, и тем сильнее становился запах, чем шире расходились края юбки.

— До ночи еще есть время, — прошептал я, откидывая меховой край и касаясь пальцами горячей и влажной плоти, так заманчиво темнеющей меж напряженно сжимающих меня красивых ножек. Лан вздрогнула всем телом и вцепилась в край стола так, что побелели пальцы. Пушистый мех на отворотах ее юбки уже щекотал мне пах, больше не прикрытый одеждой, когда из коридора послышались торопливые шаги, и какой-то парень, засунув голову в кабинет, торопливо затарабанил:

— Шусдарь просил передать, что северяне не жгли деревню, они просто подрались…

— Сгинь! — рявкнул я, запуская в него тяжеленной печатью. Нежданный гость охнул, кое-как увернувшись, и скрылся за дверью.

— А какого черта? — ответил я на немой упрек Лан. — Разве может быть в мире что-то важнее любви?

И, не дожидаясь ответа, я ухватил ее и подтащил к себе. Меха здорово спасали нас от твердых и острых предметов, и я не обращал внимания на все то, что сыплется с ее стола. Лан намертво вцепилась мне в плечи, ощутив, как я погружаюсь в нее. Было неудобно, и я, ухватив ее под коленкой, поднимал блестящую от ароматного масла ножку все выше и выше, пока атласная туфелька не коснулась моей шеи. Я прижался к ней щекой и застонал от удовольствия. Понять и принять? Я не понял, но я принимаю. Если отбросить все неприятные мысли и думать только о том, что есть сейчас, это… это… Черт, даже слов нет, чтобы описать, как это здорово!

— Давай попросим Эдара не приходить сегодня, — прохрипел я.

— Нельзя, — прошептала Лан, чуть морщась как будто от боли, но при этом крепко обнимая меня за талию. — Нельзя, пока я Великая Мать.

— Я тебя ненавижу, — прорычал я, за неимением лучшего объекта, кусая ее волосы и чувствуя, как в ушах шумит, а в голове разливается что-то вроде опьянения.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала Лан, и дальше уже только стонала.

Мы сделали это на столе, потом на подоконнике. Потом поужинали, хихикая как ненормальные. А потом еще раз предались любви. Конечно, с наступлением ночи мне все-таки пришлось ее отпустить. Более того: я даже отнес Лан в ее покои, раздел, уложил на кровать и накрыл одеялом. Конечно, нам обоим стоило бы искупаться — хотя бы для того, чтобы смыть чернила с локтя Лан, которым она угодила в черную лужицу на столе. Но я знал, что к ней вот-вот должен был прийти Эдар, и в купании не было особого смысла. У меня даже промелькнула мысль, что так кузнецу будет проще исполнить свой долг, но я погнал эту мысль прочь: если от какой-то проблемы нельзя избавиться, нужно хотя бы перестать о ней думать.

С наступлением темноты я почти час ходил туда-сюда по комнате, неизвестно, чего дожидаясь. Потом вышел в сад, пробрался к ее окнам, убедился, что Эдар ушел и Лан спит, и только потом лег спать сам. С некоторых пор даже сама мысль о том, что Лан может быть хорошо с другим мужем, заставляла меня злиться. Но спал я крепко: устал за день смертельно. Мне снилось, что я возвращаюсь в Крагию вместе с Лан. Снилось, что за нами увязался Бардос, и в первую же ночь мы разожгли у фонтана огромный костер, разломав для этого дворцовую мебель. Лан танцевала, звеня золотыми браслетами, Бардос играл на свирели, а я пил вместе с Шаардом. И никаких правил.

Наутро в доме царил какой-то переполох. Причем затеяли его те, кто обычно занимается уборкой в комнатах и прочими мелкими делами, а домашние — князь, его братья и более старшие родственники — вели себя спокойно, из чего я сделал вывод, что ничего страшного не произошло. Лан в общем зале не было: видно, она и затеяла весь этот шум-гам. Плюнув на неразбериху, я присоединился к трапезничающим, решив после завтрака зайти к Лан и спросить, в чем дело: я как раз искал повод, чтобы прийти к ней пораньше, а не после заката.