Пока прибежали коммунары, от горлета ничего не осталось, пропали труды целой зимы и летние надежды.

Бычка арестовали и заперли в конюшне.

Только к вечеру явился хозяин, солидный человек в городском пиджаке, и напал на коммунаров:

– Что за безобразие! хватают скотину, запирают, голодом морят. Я к самому Петровскому пойду! Вас научат, как обращаться с трудящимися.

Но коммунары подошли к вопросу с юридической стороны:

– Заплатите сначала за сетку, тогда мы вам отдадим бычка.

– Сколько же вам заплатить?
– спросил недоверчиво хозяин.

В кабинете собралось целое совещание под председательством Перского.

Перский считал:

– Нитки стоят всего полтора рубля, ну а работы там будет рублей на двадцать по самому бедному счету.

Ребята заявили:

– Вот, двадцать один рубль пятьдесят копеек.

– Да вы что, сказились?
– выпалил хозяин.
– За что я буду платить? Бычок того не стоит.

– Ну, так и не получите бычка.

– Я не отвечаю за потраву, это пастух пускай вам платит. Я ему плачу жалованье, он и отвечает.

Ребята оживились.

– Как пастух? Пастух у вас наемный?

– Ну, а как же! Плачу ж ему, он и отвечает.

– Ага! А сколько у вас стада?

Хозяин уклонился от искреннего ответа:

– Какое там стадо! Стадо...

– Ну, все-таки.

– Да нечего мне с вами тодычить! Давайте теленка, а то пойду просто в милицию, так вы еще и штраф заплатите.

ССК прекратил прения:

– Знаешь что, дядя, ты тут губами не шлепай, а либо давай двадцать один рубль пятьдесят копеек, либо иди куда хочешь.

– Ну, добре, - сказал хозяин.
– Мы еще поговорим!

Он ушел. На другой день к вечеру ввалилось в кабинет существо первобытное, немытое со времени гражданской войны, не чесанное от рождения и совершенно не умеющее говорить.

В кабинете им заинтересовались:

– Ты откуда такой взялся?

Га?
– спросило существо.

Но звук этот был чем-то средним между "га", "ы", "а", "хе"...

– А чего тебе нужно?

Та пышьок, хасяин касылы, витталы шьоп.

– А-а, это пастух знаменитый!

С трудом выяснили, что этот самый пастух пасет целое стадо, состоящее из трех коров, нескольких телят и жеребенка.

Сказали ему:

– Иди к хозяину, скажи: двадцать один рубль пятьдесят копеек пусть гонит.

Пастух кивнул и ушел.

Возвратился он только к общему собранию, и его вывели на середину плачущего, хныкающего и подавленного. Рот у него почему-то не закрывался, вероятно, от обилия всяких чувств. Пастух обьявил:

– Хасяин попылы, касалы - иды сопи, быка, значиться, узялы, так хай и пастуха запырають.

Ситуация была настолько комической, что при всем сочувствии пастуху зал расхохотался.

Из коммунаров кто-то предложил задорно:

– А что ж, посмотрим! Давай и пастуха... Смотри, до чего довели человека!.. Побил, говоришь?

– Эхе, - попробовал сказать Юхим, не закрывая рта.

– Да что его принимать?
– запротестовал Редько.
– Он же совсем дикий. Ты знаешь, кто такой Ленин?

Юхим замотал головой, глядя не отрываясь на Редько:

– Ни.

Кто-то крикнул через зал:

– А може, ты чув, шо воно за революция?

Юхим снова замотал отрицательно головой с открытым ртом, но вдруг остановился.

– Цэ як с хмерманьцями воювалы...

В зале облегченно вздохнули. Все-таки хоть говорит по-человечески.

Многие выступали против приема Юхима, но общее решение было - принять.

Приняли-таки Юхима. А бычка на другой день зарезали и сьели.

Юхима остригли, вымыли, одели - все сделали, чтобы стал он похожим на коммунара. Послали его в столярный цех, но инструктор на другой день запротестовал:

– Ну его совсем! Того и гляди, в пас запутается.

Юхим и сам отрицательно отнесся к станкам, тем более что в коммуне нашлось для него более привлекательное дело. Держали мы на откорме кабанчика. Как увидел его Юхим, задрожал даже:

– Ось я путу за ным хотыты.

– Ну ходи, что ж с тобой поделаешь.

Юхим за кабанчиком ходил, как за родным. Юхим не чувствовал себя наймитом и даже пробовал сражаться с кухонным начальством и с конюхом, отстаивая преимущественные права своего питомца. В его походке вдруг откуда-то взялись деловитость и озабоченность. В свинарне Юхим устроил настоящий райский уголок, натыкал веточек, посыпал песочку...