Всё вокруг жужжало и стрекотало. Наглый серый слепень норовил усесться Илье на руку, а тот безуспешно пытался прихлопнуть кровососа. И это походило на игру.

Из ложбины на пригорок вдруг выскочила жнейка. Её тянули две гнедых кобылы. Жнейка, опускала крылья на стебли ржи, как кавалерьст саблю. А те безучастно и покорно сминались под безжалостными ударами. За скрипящей машиной по свежему покосу на негнущихся ногах бежал вороной четырехмесячный жеребёнок, скучно повесив голову, увенчанную большой белой звездой во лбу. Увидев Илью, маленькая лошадка остановилась испуганно. Но, должно, поняв, что перед ней такое же дитя, как и самоё она, заносчиво изогнула шею дугой, завернула голову в сторону, и, задрав трубой, коротенький чёрный хвостик-метёлочку, стремительным, горделивым галопом, проскакала рядом с мальчиком, обгоняя жатку…

На току, трактор с большими задними колёсами, утыканными острыми треугольными шипами, недовольно бухтел. От него к огромной молотилке, похожей на хату, только без крыши, тянулась змеёй широкая лента, беспрерывно качаясь и норовя соскочить. Машина тряслась, дёргалась множеством больших и маленьких рук-мотовил. Этот гремящий дом задавал ритм всему, снующему рядом, подвозящему и отвозящему. Казалось, сломайся какая-нибудь люшня у молотилки – и всё остановится, замрёт. Люди, лошади, веялки словно чувствовали это и боялись остановки, и из последних сил бежали вперёд. Только пара волов, тягавшая волокушей солому от молотилки на огромную скирду, не замечала ничего вокруг, и равнодушно переставляла ноги по утрамбованной земле.

На самом верху молотилки стоял Валька Рыбак по пояс голый. С арбы, запряжённой белыми волами, две бабы швыряли ему снопы. А он ловко подхватывал их, запихивал в трясущееся нутро машины. Загорелое тело Рыбака, облитое потом, облепила пыль от колосков. И Илье казалось, что дядя Валя сам превратился в сноп и готов прыгнуть в молотилку…

«Мне бы такую машину, – подумал Илья. – Маме и Тольке не нужно было бы мотать цепами… Сразу зерно выходило бы. Я бы по дворам на ней ездил и всем бы молотил…»

С другой стороны молотилки две женщины ловили тонкий зерновой ручеёк в плетёные корзины. Когда одна корзина наполнялась, женщина относила её к веялке и возвращалась. За ней следовала вторая.

Возле веялки Илья увидел мать. Она крутила большое колесо. Лицо было закрыто белой косынкой. Тугая, крепкая спина намокла, и белая кофточка прилипла к ней. Илья видел, что мама через силу крутит колесо, но почему-то не может оставить его, точно приросла к ручке. А колесо, не останавливаясь, тянет за собой материнские руки, не желая отпускать. Её товарка, подхватывала тяжёлую корзину, высыпала зерно в веялку. Бросала корзину на землю, и большой деревянной лопатой начинала отгребать провеянное зерно в сторону.

Илья хотел подойти к маме, но его кто-то толкнул в плечо. Обернулся. Перед ним стоял брат.

– Пойдём, – загадочно шепнул Толя. – Корзину свистнем. И на речку… за рыбой.

Илья посмотрел на брата, и завертел головой, не соглашаясь.

– Только потом не проси рыбу! – недовольно буркнул брат, и исчез.

Со скирды пара волов стащила волокушу. Её подтянули к молотилке, и Валька Рыбак открыл дверь-решётку у машины. Из бункера с возгласом облегчения на волокушу упала гора соломы.

Волов увели.

– Садись, Иля, – крикнул Рыбак. – Поедешь на скирду.– Он спрыгнул с молотилки на землю, подхватил мальчика и забросил на гору соломы.

Илья провалился в горячую траву с головой, точно в колодец. На его дне было ещё жарче, чем на земле. А над головой белел клочок выгоревшего неба, в котором чёрной точкой парил коршун. Откуда-то снизу, из-под его ног послышалось громкое шуршание – кто-то большой нервно копался в соломенной куче.

«А если это хорь? – подумал Илья, пугаясь. – Мама говорила, что они сильно кусаются…»

Он попробовал выбраться наверх. Но гора вдруг дёрнулась и медленно поползла. Наклонилась и с шипением стала забираться куда-то вверх. Остановилась на скирде.

На такой высоте Илья ещё никогда не бывал. Земля, оказавшаяся далеко внизу, выросла и разбежалась во все стороны… Стука трактора почти не было слышно. Молотилка сделалась похожей на телегу. Он хотел увидеть мать, но с трудом отыскал взглядом лишь веялку, которая показалась ему меньше спичечного коробка.

А вокруг, во все стороны, расходились жёлтые волны – ветер гулял по колосьям ржи, то нагибая их к земле, то заставляя тянуться к солнцу. Четыре серые дороги резали поля на большие куски. По одной пара волов медленно тянула большую арбу со снопами. А у самого края поля жнейка размахивала крыльями. В другой стороне, за ржаным полем, за низкорослой молодой лесополосой, зеленело озеро свекловичной ботвы. Дальше, у самого края земли, похожая на серебряную ниточку, блестела речка. За ней, далеко-далеко на лугу, у самого леса, были разбросаны маленькие разноцветные точки – это паслось деревенское стадо… И лишь чёрный коршун гордо парил в вышине выцветшего неба, одинокий и недосягаемый…

Двое парней раскидали вилами копну, и Илья, к своему удивлению, оказался на скирде рядом с братом. Тот возился у края скирды, размахивая руками, переговариваясь с кем-то, кто был внизу. Потом Толя кубарем скатился со скирды, и исчез. У него это вышло ловко. И Илье захотелось скатиться также. Он закрыл глаза, чтобы не бояться, прыгнул, и покатился по склону.

На земле гул трактора перекрикивала женщина.

– Кто взял корзину? Моя корзина…

Но её никто не слышал. Молотилка тряслась. Мать крутила колесо веялки, а товарка гребла деревянной лопатой.