Шрифт:
Рядом с матерью стоял объездчик Сурчина. Он что-то говорил ей, побивая себя кнутовищем по голенищу.
Илья хотел подбежать и оттолкнуть Сурчину, чтобы он не приставал. Но на ток въехал дед Харитон на телеге.
– Иля, – позвал он. – Поди-ка до меня. Ты почему не пришёл на конюшню?.. Поедем-ка в амбар зерно возить.
Старик подвёл лошадь к мешкам с зерном, взялся бросать их в телегу. Когда закончил, усадил мальчика на мешки, отдал ему вожжи, тронул лошадь, а сам пошёл рядом. Он был высок и худ. Длинное лицо с острым подбородком накрывал сверху маленький картуз. Старик напоминал гвоздь. Дед ходил, широко ставя тонкие ноги. Со стороны казалось, что это неудачно сбитый аршин идёт по полю без землемера.
– Ты чего не приходишь до меня? – спросил дед Харитон. – Бабка Марфа тебя бы дерунами накормила. Толька твой, вот, приходил… а ты не хочешь.
Но Илья не слушал. Он тонул в счастье. Даже задыхался от радостного волнения: ведь сам управлял конём и телегой.
«Почему я не взял свой кнут?.. – раздосадовано подумал Илья. – Вот если бы проснулся раньше всех, то обязательно знал, что дед позволит конём управлять…»
Ему хотелось, чтобы его увидела мама. Оглянулся на ток. Но мать стояла к нему спиной и надсадно крутила колесо веялки.
– Но, пошла!.. – громко крикнул дед Харитон, и запрыгнул на мешки: – Без кнута не хочет тянуть!.. Одно несчастье приключилось… Кнут потерялся гдесь. Новый. А потерялся.
«Это Толька его украл, – хотел сказать Илья, но промолчал. – Если скажу, Тольку дед поймает и выпорет. И матери выговорит. Тогда совсем беда…»
Старик принялся закручивать в газетный клочок самосад – из кисета от махорки пошёл острый, щиплющий аромат. Он долго чиркал спичками о коробок, недовольно мыча. Наконец, над полем поплыл густой, сизый дым.
– А мы с твоим батькой хотели этим летом печки пойти складывать, – сказал дед Харитон. Должно, дым навёл его на эту мысль. – Я его перед самой войной научил глину вымешивать и межигорку 9 подбирать… Он обещал тебя выучить на печника. Да не сподобил Господь. Да ты ещё малый крепко для печников… Вот, вырастешь, каку девку для себя присмотришь… А хоть мою внучку… Нет. Ты жидковат годками пока, Илька… Она, вона, уже книжки читает про царей египетских и цезарёв императорских, что до нас на Риме стояли. А ты подрастешь, я тебя обязательно выучу печки складывать… Это тебе для всей жизни сгодится… Потому, как нашему человеку от роду наказано жить с летом и с зимой. А, значит, без печки в наш мороз околеет… А потом ты своих детей выучишь печки складывать… – Дед Харитон скрутил новую самокрутку, прикурил от первой. – У тебя сколько детей будет?
9
Межигорка – специальный печной кирпич.
Илья растеряно пожал плечами.
– Тебе про это думать рано. Годков через двадцать сам удумаешь без моей помочи…
Въехали в кукурузное поле. Сразу стало жарко и душно, как в соломенном колодце.
Из-за поворота вдруг выросла гнедая лошадь. Голова её была высоко вздёрнута, и возвышалась над худыми долговязыми кукурузными стеблями.
«Вот бы мне такого… – с восторгом подумал Илья, любуясь вороным жеребцом. Но узнав бричку председателя, испугался. – Сейчас начнёт ругаться…»
Сафрон-пасечник остановился рядом с ними. Он и дед долго переговаривались. Потом старик снял с телеги один мешок и перебросил его в председательскую бричку. Илья заметил, что на мешке была большая красная заплата.
Жеребец с места взял галопом, хоронясь от мира за плотной завесой пыли.
– Хозяин, – словно оправдываясь, объяснил дед, запрыгнув на мешки. – Чтоб нам круги не давать, отвезёт на птичник… Погоняй, Иля.
Поле закончилось. Дорога разломилась надвое. Дед Харитон спрыгнул на песок, взял лошадь за оброть, повёл по той, что жалась к хозяйским огородам.
«Амбар совсем в другую сторону», – подумал Илья озабоченно.
Лошадь свернула с дороги в огороды. Пошла по ржаной стерне, тяжело вытягивая гружёную телегу. Старик дергал нервно за уздечку и что-то недовольно выговаривал себе под нос. Илья понял, что он ругает коня.
Въехали в молодой низкорослый сад, и оказались во дворе Харитоновой хатыы.
– Иди, Иля. Марфа дерунов даст. – Старик снял мальчика с мешков, поставил на землю и подтолкнул легонько в сени. Торопливо прикрыл дверь. Но она не захлопнулась плотно. И сквозь щель Илья видел, как дед подбежал к телеге, ловко спихнул с нее упитанный мешок с зерном, подхватил вожжи и, молодецки запрыгнув на грядку, громко крикнул: – Но, пошла!
Телега с грохотом уехала.
Бабка Марфа, была закутана в толстый платок, который своими концами поддерживал подбородком. Над верхней губой росли редкие усы. И из усов торчала большая красная горошина-бородавка. На ногах – стёганные чёрные валенки. От неё пахло дрожжами и свежеиспечённым хлебом. Она усадила Илью за стол. Поставила перед ним тарелку со сметаной и пятью тёмными лепёшками.
– Ешь. Толя сегодня с утра заходил. Ел… Молодец. Быстро управился. Хорошо будет работать.
Сказала и вышла, оставив после себя кислый аромат.