Подруга жены, как он прекрасно помнил, жила в Манильве. Как раз в том городе, откуда приехал на своей роскошной машине проклятый «хлыщ Крусарес».

Чувствуя, что еще немного и он выдаст себя, не справившись с чувствами, пекарь все-таки взялся за еду по-настоящему. Набив рот обжаренной с овощами морсильей, он принялся интенсивно ее пережевывать, внимательно слушая при этом, что его жена скажет дальше.

– Да, к Адель, – подтвердила она. – На пару дней. Она давно звала.

Педро кивнул и взял из хлебной корзинки половинку им лично испеченной пистолы. Перед глазами тут же воскресла картина из мотеля. Пекарь поспешно положил продолговатый хлеб обратно и вытер руки о скатерть.

– Это обязательно? – спросил он жену, не поднимая глаз.

– Что обязательно?

– Ехать.

– Что за вопрос? – удивилась Валентина. – Педро, с тобой действительно все нормально?

Пекарю показалось, что супруга просто ушла от ответа.

– Давай… поговорим? – тихо произнес он сквозь комок в горле и робко взглянул на жену.

– Поговорим, когда я вернусь, – рассмеялась она в ответ, не заметив того, как задрожали губы ее мужа, и какой тоской и тревогой наполнились его глаза. – Обещаю!

Валентина поцеловала мужа в лысину (его снова пронзила молния) и спокойно отправилась спать.

Педро просидел перед остывшей марсильей и хлебной корзинкой еще около часа, поклявшись никогда в жизни больше не печь ничего продолговатого.

Веласкез ждал жену двое суток, все это время не находя себе места. Едва ли не впервые у него подгорели булочки, и не взошло тесто, поставленное на ночь. Он извелся. Не помогли ни вино, ни молитвы, ни разговоры с другом Бунимарой.

– Что же тут попишешь, дружище? – неуклюже утешал его бывший одноклассник. – Всякому известно, что нужно от мужиков бабам. Деньги, роскошная тачка, да член размером с Муласен.

После этого разговора, Педро стал избегать смотреть не только на предметы фаллической формы, но и просто на восток. В хорошую погоду оттуда отлично была видна упомянутая Серхио наивысшая точка Кордильеры-Бетики (а дни, как назло, выдались солнечными и полными прозрачного горного воздуха).

Он звонил ей пару раз. И оба раза слышало одно и то же: шум моря, который она так любила, и ее счастливый, беззаботный голос.

– У меня все прекрасно! Не волнуйся! Я вернусь, когда спадет жара.

На второй день, с утра, пришло письмо из банка, в котором сообщалось, что, оказывается, перед отъездом его жена Валентина сняла с их общего счета ровно половину денег.

Ровно половину.

Что это, скорее всего, означает, было ясно даже дураку.

В день приезда ранним утром она позвонила ему сама: «Будь дома, пожалуйста, и не ложись. У меня к тебе серьезный разговор, Педро!».

Ничто в жизни не смогло бы испугать Педро Веласкеза сильнее, чем несколько этих слов. Тысячу раз пекарь проиграл в уме скорую встречу с женой и то, что на ней будет сказано. В самых разных вариантах и с самыми разными нюансами. Был он готов даже к тому невероятному развитию событий, которое случилось на самом деле.

Они приехали часов в девять вечера, на двух машинах. Первым в его дом вошел мужчина из мотеля. Высокий, широкоплечий и загорелый. С кривой, неприятной усмешечкой на лице и небрежно засунутыми в карманы брюк руками. Окинув несколькими быстрыми и снисходительными взглядами скромную обстановку дома Веласкезов, он оперся плечом о коридорную стенку и кивнул несчастному пекарю, словно старому знакомому:

– Салют, дон Педро! Как ваши дела?

Веласкез смолчал, сжав зубы сильнее уличного бульдога, закусившего врагу глотку.

– Привет, милый! – прощебетала вошедшая следом Валентина. – Ты молодец, что дождался, не пришлось тебя будить. Познакомься, – протянула она руку в сторону обладателя хера размером с горную цепь Сьерра-Невады. – Это…

– Я знаю, – перебил Педро. – Его зовут Мигель Крусарес. И так же, как Адель, он живет в Манильве.

Глаза Валентины округлились, она пришла в замешательство.

– О! Педро? Откуда…

– Подождите, – вальяжный гость сузил глаза в попытке разобраться в недавних воспоминаниях. – А ведь мы с вами уже встречались, верно? Недавно. На прошлой неделе. Ваше лицо… Мне кажется…

– Теперь ты запомнишь мое лицо навсегда, – произнес Педро. – И ты, Валентина тоже, – пекарь обернулся в ее сторону. – Любовь всей моей не нужной никому в этом доме жизни, которой ты сама вынесла приговор!

С этими словами Педро Веласкез достал из-за спины руку с револьвером, который за прошедшие три дня разобрал, почистил от ржавчины, смазал и привел в боевую пригодность. Оружие работало как надо, он лично проверил его на жестяных банках в горах.

– Педро! Что ты делаешь? – воскликнула Валентина.