– Нина Викторовна, а что вы скажете, если мы попросим Любочку принять госпожу Сирину?

Медсестра Таня, сидевшая за своим рабочим столом в углу комнаты, громко фыркнула – то ли в попытке подавить смех, то ли оборвав свое классическое «серьёзно?!».

Я посмотрела на Новикова.

– Мне, Рудольф Аркадьевич, совершенно безразлично, кто будет смотреть уважаемую госпожу Сирину. Но, если вы всё-таки предпочтёте направить её ко мне, имейте в виду – зайдёт она в этот кабинет только в вашем сопровождении.

Новиков беспомощно оглянулся на дверь, потом на Таню и спросил:

– Где я буду сидеть?

– А вы не будете сидеть, товарищ заведующий, вы будете стоять за моей спиной, следить за тем, что я делаю, и отвечать на вопросы пациентки.

В этот момент дверь распахнулась и без стука и приветствия вплыла дама, габаритами напоминающая ледокол «Ленин».

– Новиков, рада, что ты здесь, у меня к тебе куча вопросов! Я заставила Сирина записать их на бумаге, так что после исследования мы идём шушукаться в твой кабинет, – кивнув мне в качестве приветствия, женщина, знакомая с процедурой осмотра, который она проходила с периодичностью раз в два месяца, чтоб «не пропустить рак», стянула с себя безразмерную блузу и плюхнула шикарное тело на кушетку. – Надеюсь, доктор Лето, сегодня вы не найдёте меня полной газов и жира, – поджимая нижнюю губу и явно нацеливая саркастическое замечание в мою сторону, добавила она.

К счастью, за двадцать с лишним лет работы в медицине я выработала иммунитет, который может произвести сногсшибательное впечатление на иммунологов: в моей крови постоянно циркулируют не только антитела, но и антиуколы, антинамёки и антиобиды, плотной стеной защищающие от хамов пациентов и тупиц руководителей.

По природе очень мягкий и отходчивый человек, я давно перестала бороться с людской глупостью и, поняв, что просветить страждущих может только Интернет, научилась держать своё мнение при себе до прихода определённого контингента – ещё существующей группы больных, которые верят доктору больше, чем «Гуглу». Их с каждым годом становится меньше и меньше, в чём виноваты не только всемирная Сеть и доступность информации, но и, несомненно, мы, врачи. Недоверие возникает на почве равнодушия и непрофессионализма, с которыми наши пациенты сталкиваются так же часто, как мы – с грубостью и неуважением.

Госпожа Сирина продолжала беседовать с Новиковым. Зная, что окончание монолога не наступит, если его не форсировать, я начала обследование. Для лучшего обозрения при ультразвуковом исследовании органов брюшной полости мы обычно просим сделать глубокий вдох: при этом лёгкие, наполнившись воздухом, толкают печень, желчный пузырь и почки вниз из-под рёберной дуги, и они становятся более доступны для исследования.

Госпожа Сирина дышать не умела. Точнее, она надувала щёки в попытке вытолкнуть край ожиревшей печени из-под рёбер, что было совершенно бесполезно. Я старалась не обращать внимания на лицо, которое становилось похожим на морду гигантского хомяка. На экран можно было не смотреть, потому что все особенности внутренних органов Сириной я знала наизусть: жировая дистрофия печени и поджелудочной железы, желчный пузырь удалён, почки без особенностей…

Обычно я сканирую пациентов, параллельно диктуя заключение Тане, но не в этом случае. Во время первого визита, недостаточно ознакомившись со спецификой пациентки, я начала перечислять ожиревшие органы, украсив описание внутрибрюшного беспорядка наличием избыточных газов, снижающих диагностические возможности ультразвука. Сирина, не сказав мне ни слова, отправилась прямиком к главному врачу, а оттуда к начальнику здравотдела района, жалуясь, что во время исследования я назвала её жирной и загазованной, и настаивая на том, что подобный специалист не может работать в уважающем себя учреждении.

Спасибо нашему любимому главному врачу Кунцевой Людмиле Борисовне, которая доступным языком объяснила госпоже Сириной, что как хороший детектив ценится по раскрываемости, так хороший узист – по показателям диагностики, и я – один из лучших диагностов, на консультацию к которому направляют самых сложных больных и т. д. и т. п.

Жалобу она свою забрала, так как, конечно, хотела лучшего диагноста для своего живота. Но смотреть её без заведующего я отказалась. «Я сканирую, ты политически корректно комментируешь», – поставила я условие. Новиков был не в восторге, имея на то причины личного характера: Сирин и его жена в институтском прошлом были одногруппниками Рудика. Думаю, тогда и произошла какая-то история, сохранившая связь между этими полярно противоположными людьми на долгие годы. Мне трудно представить, как умница Новиков мог дружить с истеричным Сириным, и ещё труднее вообразить, какие общие интересы, кроме пребывания в одной студенческой группе, имелись у него с Сириной – женщиной без манер и малейших признаков привлекательности. Но не всё в жизни поддаётся объяснению, а потому я беззастенчиво использовала Рудика в качестве барьера между мной и источником отрицательной энергии в лице или, точнее, в теле госпожи Сириной.

В остальном полнолуние прошло на удивление спокойно. Зайдя в ординаторскую в конце рабочего дня, я застала всю нашу тёплую компанию в сборе. Гериатр Юра Антонов развлекал коллег рассказом о своём постоянном пациенте – итальянце Луиджи. Старик приехал в Россию с семьёй дочери, занимавшей должность представителя одной из итальянских компаний. Среди всех клиник города они выискали нашу, где работал доктор, свободно говорящий по-итальянски. Переживающий недостаток общения старикан приходил на приём через день и проводил в кабинете Антонова как минимум час.

Оба безостановочно сыпали словами, звучащими как музыкальные термины вперемешку с названиями вин: кьянти, пьяно, стаккато, белиссимо… Иногда являлось всё семейство, и тогда приём превращался в шоу. Удивительно, как итальянцы богаты на эмоции. Если наблюдать за их диалогом, может показаться, что они постоянно спорят и даже ругаются. На самом деле это просто манера говорить, которая не зависит от темы беседы.

Для нас шоу повторялось в ординаторской, где артистичный Антонов в лицах пересказывал диалог на русском, непременно обогащая повествование комментариями.