Сегодня он принёс новую историю. Она как раз подходила к кульминационному моменту, когда я появилась в ординаторской.

– Луиджи частенько ездит на рыбалку с соседом по даче, при этом один не говорит по-итальянски, другой – по-русски, – ввёл меня в курс дела Юрий, прервав рассказ. – Вчера, после очередной поездки, он меня спрашивает: «Доктор, каждый раз, когда у моего друга срывается рыба, он восклицает “б…ь” или “с…а”! В чём разница между этими словами?» На это я ответил: “Разница в размере рыбы”», – под громкий хохот коллег закончил повествование Антонов.

Юра со студенческой скамьи был своим парнем, одним из тех людей, дружбой с которыми я дорожу. Мы находились на одной волне, когда шутили, строили планы или поносили жизнь во всех её проявлениях, смотрели одни и те же фильмы, не боялись зло подкалывать друг друга и долгие годы оставались друзьями, что само по себе бесценно. Как много тех, кто проходит вместе с нами через сито времени?

Звала я его исключительно Антохой. Языка Антонова побаивались, я же неизменно хохотала над всеми его беспощадными шутками и долгие годы обещала начать их записывать. Если я когда-нибудь решусь написать книгу, Антоха, несомненно, станет одним из главных героев.

До начала рабочего дня все непременно собирались в ординаторской. Ночная смена отчитывалась по стационарным больным, обсуждались планы на день, студенты и интерны распределялись по специалистам и, конечно, без остановки работала кофеварка.

– Доктора, прошу минуточку внимания, – Антонов вошёл в ординаторскую с загадочной миной. – Как вы все знаете из курса анатомии, у человека довольно много разных отверстий и около каждого поджидает специалист. Так вот, наконец в нашей клинике начинает работать проктолог!

– Слава богу, будет куда геморрой отправлять, – улыбнулся терапевт Тёткин.

Юра плюхнулся в кресло.

– Кто напоит меня кофе за отличную новость?

Я посмотрела на его довольную физиономию.

– Как будто кроме меня тебя кто-то когда-то поит кофе, – проворчала я и пошла к кофеварке.

Заполучив чашку с живительным напитком, Антонов продолжил:

– Теперь вторая часть новости.

Я посмотрела в его хитрые глаза.

– Мне интересно, почему ты сначала дождался, когда я налью кофе?

– На случай, если тебе не понравится вторая часть.

Я заинтересовалась и села поближе к Юре, чтобы ничего не пропустить.

– Говори, – разрешила я, – кофе отнимать не стану.

Антонов обвёл ординаторскую интригующим взглядом.

– Проктолог – женщина тридцати лет от роду, симпатичная, не замужем, детей нет.

Я преувеличенно вздохнула:

– Слава богу, будет кому варить тебе кофе вместо меня.

Захар достал незажжённую трубку изо рта:

– Симпатичная и в тридцать лет не замужем? Лесбиянка или феминистка.

– А тебя почему это интересует? – спросила я его, прищурив глаза.

– Чтобы предварительно оценить IQ коллеги, – улыбнулся мне Малаков.

– Ты никогда не был в этом объективен, – вернула я ему улыбку.

Захар смотрел на меня своими чёрными глазами-вишнями, телепатируя: «Не ревнуй». А я ревновала. Не потому, что относилась к нему как к своей собственности – он был безнадёжно и хронически женат. Я давно ответила себе на все вопросы по поводу наших отношений. Но в глубине души хотелось верить: он мой! Он не мог быть ничьим больше, потому что только со мной переставал быть колючим, только со мной открывал душу, становился беззащитным и необычайно нежным.

Если говорить о душе, то у нас она была одна на двоих, иначе невозможно объяснить, каким образом мы чувствовали друг друга, понимали всё без слов и жили одними и теми же мыслями, желаниями, ожиданиями. Я согласна была делить любимого только с пятью девчонками, называвшими его папой и ничего не знавшими о моём существовании.

Захар…

Малаков работал в клинике на полставки урологом-консультантом. Вообще, он оперирующий уролог, доктор – золотые руки. Пять лет работал на севере, практикуясь во всех хирургических специальностях, но, вернувшись в цивилизацию, по голодухе женился на плодовитой татарочке-медсестре и был вынужден растрачивать свой талант, вспахивая денежное поле: если не консультировал, то оперировал, и наоборот. Возникал естественный вопрос: когда он успевал делать детей? Видимо, каждый день, свободный от дежурств, был ознаменован очередной беременностью его жены. После рождения пятой девочки Малаков решился на вазэктомию [3] .

Он стал болью в моей душе, то сладкой, томящей, то непереносимой, сжимающей горло и рвущей эту самую душу на части. Мы всегда были вместе и не были вместе никогда. Мы жили от встречи к встрече и продолжали чувствовать присутствие друг друга, когда расставались. Мы встретились слишком поздно, чтобы что-то менять. Мы встретились слишком рано, чтобы начать сначала.

Младшей из его дочерей исполнилось пять. Впереди ещё долгий путь, чтобы поставить девчонок на ноги. Наверное, я могла бы разбить этот хрупкий семейный замок, но Захар принадлежал к числу мужчин, которых можно увести от жены, но нельзя увести от детей. И я оставила всё как есть, взяв ответственность за это решение на себя.