— Кто меня тут искал? Лазарев?

— Нинель Дмитриевна!

— А мне Света сказала, ну и про тебя, Стасик, тоже, — стрельнула она насмешливым взглядом в парня, — беги извиняйся! Она уже к директору поскакала жаловаться. Что ты встрял… Твое дело играть. Ты пианист, а не репетитор.

— Не пойду я извиняться! Я заявление напишу… об уходе.

— И что дальше? Лапу сосать будешь? Иди, говорю, извиняйся, она отходчивая. И кто ты такой, чтобы ей указывать? Она лучший педагог в академии после Дудинской.

— Она ученицу ударила!

— И что? Я своих тоже шлепаю и по икрам, и по задницам, без битья балета не бывает.

— Значит, мне его и не надо!

Максим слушал этот диалог с большим вниманием, он даже про нос забыл.

— Ну, а с тобой что, сосулька на голову упала? — усмехнулась Нинель, ясно было, что она всю историю уже с подробностями знает.

— Нед, как выясдилось, Раймонда, — отшутился Максим, — я же за вами приехал…

— Ну так и поехали, я готова.

— Нет, ему в травму надо, к лору и снимок, — запротестовал врач.

— После урока будет и травма, и снимок. Оправдать неявку на репетицию или спектакль может только смерть. Вставай и вперед. Ой, батюшки, да ты весь в кровище, как Спартак…

— Не смешите, Нинель Дмитриевда, мне больдо…

— Больдо ему! А нечего в классы заглядывать. Горе от любопытства. Поехали. Стасик! Иди извиняйся!

— Сейчас… — Максим задержался. — Спасибо вам большое, вот мои данные для журнала, — он написал на листке имя, фамилию и оставил на столе у медбрата, — а вот это, — заполнил другой листок и протянул Стасику, — это вам, Станислав. Позвоните. Мне позарез пианист нужен в балетной студии. С зарплатой не обижу.

Самым болезненным и невозвратным оказалось, что в тот единственный раз, когда Максим действительно не был виноват, Сергей обвинил его во всех смертных. А всего-то и проблема, что Лазарев помог Стасику с жильем. Потому что с увольнением из академии парень потерял и общежитие. Сергей же расценил это как “очередное блядство”, он стал невозможно раздражителен. Максим-то понимал, в чем дело, но молчал. Ждал, что рассосется. Однако ожидания его не оправдались, Сергей не перестал думать о таинственной Алекс. Никаких её следов в Петровске Макс не нашел, из этого заключил, что Залесского по-черному разводят проститутки из чата. Иначе почему так резко уходят от конкретики?

Раздражение копилось и наконец бомбануло так, что находиться в одном доме стало невозможно. Макса более всего тяготила холодность Залесского, невыносимо было видеть его на концертах, быть близко, ощущать, обонять — и оставаться чужим. А обида росла, подогреваемая мелкими фактами. Здесь промолчал, там не заметил.

Глупее всего было, что через время Максим так и не смог вспомнить причину ссоры, которая стала последней каплей.

Но в тот день сосуд переполнился и взорвался. Наговорили они друг другу такого, о чем стыдно и горько было вспоминать, а сказанного не воротишь. Все на душу осело.

Сначала Лазарев сорвался из дома, не думая, куда и насколько уйдет. Прихватил ключи от Мерса, в горячах чуть фару не побил, выезжая из арки на проспект. Но остыл, квартала через три вырулил в карман, остановился. Сидел в машине, думал. Куда теперь? Вернуться казалось унизительным проявлением слабости. Ну что он в самом деле, как щенок побитый, пойдет прощение вымаливать? Даже если и сказал лишнего, но сколько терпеть-то можно? Серж ломается, как невеста на выданье. Столько лет вместе, можно было бы как-то согласовать общие потребности? В конце концов это просто смешно… если бы не было так грустно… Прямо сказать — хуево все!

И все-таки, куда же теперь?

Завибрировал телефон. Максим подумал Серж звонит, даже удивился, что так скоро, но увидел входящий, усмехнулся на свои надежды. Нет, это был Стасик. Спросил что-то насчет репетиции, Макс отвечал рассеянно, а потом спросил:

— Стас, ты дома?

— Да.

— Я к тебе заеду сейчас.

— Хорошо.

Без тени сомнения ответил, сразу. Святая невинность. У него и мысли не возникло, а Лазарев уже тогда подумал. Прикинул, что как по заказу, даже расположение квартиры съемной удобное. Сам же подбирал, чтобы ко дворцу культуры поближе. В результате на Малой Пушкарской снял. До студии — десять минут пешком. Соседями с Залесским останутся.

Жил Стасик неустроенно. Максим к нему и не заходил с тех пор, как переселил из общаги, так что оставался не в курсе.

Когда снимали квартиру, то мебели там не было, один кухонный стол. Хозяйка обещала обставить, сказала, что и холодильник, и стиральную машину купит, и всю посуду на кухню — чашки-плошки, кастрюли. А натащила разнокалиберного старья. Лазарев ужаснулся на продавленный диван и видавший виды шкаф с покоробленной задней стенкой. Холодильник “Саратов” ревел и трясся, отключаясь, стиральная машина воняла затхлыми трубами. Кастрюля была всего одна и горелая, еще чайник, сковорода, несколько тарелок и алюминиевые приборы. Чашек не было вовсе. Зато стопок и стаканов в избытке.