— Да нахер тебе эти места были?

— Спортсмены получают много. Я хотел всем доказать, что не хуже их, что и у меня все будет! В академии разные учились, там была каста театральных, они к себе не допускали, даже в столовой сидели отдельно, точно знали, что отучатся и в хорошие места на работу попадут. А я ничего не знал. И отец все твердил, что хуже балета только манекенщик.

— Ну вот, значит, мы с тобой докатились до ручки.

Максим уже и не рад был, что начал этот разговор. То, что он узнавал, заставляло его сожалеть лишь об одном — слабо ударил, Якову шею не свернул. Мразь! Ну ладно взял парня в любовники, но продавать? Под дружков подсовывать? Вот же мразь пузатая.

— Выходит, да, докатились, — грустным эхом отозвался Сергей.

— Ну вот, отпраздновали называется! Начали за здравие — закончили за упокой. Забудь ты про все это. Нельзя так жить — думать и думать.

— Я правда боюсь, Максим, вот честно, проснусь ночью и на дверь смотрю, что сейчас ворвутся и потащат.

— И такое было?

Сергей только неопределенно мотнул головой, но Макс понял, аж зашипел от злости.

— Сука! Сука ебаная, почему я не убил его?

— Ты что говоришь! — Сергей схватил его за руки, успокаивая, и оба замолчали испуганные прикосновением. Пальцы их сплелись. — Ну его, не ругайся, я не буду больше вспоминать, ты прав. Не хочу! А ты не угрожай ему, он страшный человек. — И, совсем по-другому, прикрыв глаза длинными ресницами: — Макс… скажи… а позавчера в клубе после станка, когда я занимался, а ты смотрел… ты чего так долго в сортире делал? Дрочил?

Пришла очередь Лазарева отводить глаза. Он бы сказал! Обо всем сказал, что и по ночам, бывает, срывается передернуть, потому что крышу сносит и не вдохнуть, и трясет, и ломает от близости Сергея, и невозможно что-то сделать с этим. Сказал бы… но не так же прямо.

— Сереж, ну… да… тогда правда пошел, насмотрелся на тебя.

— А со мной, значит, не хочешь, — Сергей не отпускал руки Максима, — брезгуешь, что я с Яш… ну… и не только с ним…

— Да ты чего?! — Макс резко выдернул руки. — Не то совсем! — в голосе его звенела обида. — Да я тронуть тебя боялся, чтобы ты не подумал, что должен мне, что требую за помощь… Блядь… Я сам хотел, чтобы ты сам!

— А теперь? Чего ты хочешь?

— И теперь того же, — выдохнул Максим. — Хер ли мы разговоры разговариваем, пока совсем не протрезвели в позе лотоса. Уже ноги затекли, а давно бы…

И он схватил Сергея в охапку, притиснул к себе, повалился с ним вместе на матрас, нашел податливые губы Залесского, стал целовать, прикусывая. Стонал, прижимался, ощущая, как молниеносно, с болью встает член. Вздрогнул, когда Сергей коснулся его, освободил из одежды, обхватил рукой. Макс застонал в голос.

— Тише… тише ты…

— А-а-а-а-а, не могу… Давай разденемся… Я всего тебя хочу.

Они посрывали одежду и снова приникли друг к другу. Максим наконец мог трогать, гладить, сжимать совершенное тело. Тогда, в первый раз, он не понял еще, что Залесский позволяет, но сам не проявляет стремления. Он так был искушен и нежен в ласках, что Макс сорвался и кончил ему в ладонь. Куда уж позорнее…

— Прости!

Сергей только засмеялся и потянулся к Максу губами.

— Хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, поцелуй еще, я с ними ни с кем не целовался. Честно.

— Мне с тобой хорошо, Сережа… И никогда никто тебя не тронет насильно, даже я, клянусь… А Яшку я урою, посажу его.

— Да оставь ты… не вспоминай про него.

— Посажу урода… А-а-а-а-а… Сережа… блядь…

Макса трясло и выгибало, когда Сергей прокладывал губами дорожку по груди, через живот к паху, пальцы закололо мурашками, сознание помутилось, а горячие губы Залесского вобрали член Макса и язык заскользил по головке, играя с ней. Сколько это продолжалось? Максим перестал контролировать время. Так ему еще никто никогда не отсасывал. Он кончил снова и вырубился. Как будто в обморок съехал. Когда очнулся — понял, что продолжает обнимать Сергея, а тот спит, дышит ровно. Вот оно счастье!

Проснулся он оттого, что Сережи не было рядом. Обиделся, ушел! Но шум воды в душе успокоил — моется. Максу и самому бы не мешало, он поднялся со сбитых в ком простыней и пошел к Сергею. Тот встретил его как ни в чем не бывало, потянулся, обнял, прижался. Мокрый, скользкий от мыла.

— Вот дурной, чего ты ночью мыться пошел? — пробормотал Макс.

— Уже давно не ночь… Давай намылю…

Мылись долго, целовались под душем, и странно было, что ждали эти три месяца. Макс не мог понять, как это он был с кем-то другим, думая о Сереже, разве можно сравнивать, когда есть только одно совершенное воплощение? Теперь танец — недосягаемый, загадочный и неудержимый — можно было трогать, проводить пальцами по линиям плеч, бедер, по позвоночнику. Ласкать губами. Любоваться икрами и стопами. Уткнуться носом под мышку или в пах и ощутить запах разгоряченного тела, а не обнюхивать нестиранную майку.

Много чего можно было теперь, кроме одного — полноценного секса. Сергей тоже кончал от рук и губ Макса, удовольствие испытывал, судя по всему, не меньшее. В любви был искушен, как опытная валютная проститутка, но стоило Лазареву попытаться взять его по-настоящему — Сергей замирал. Не сопротивлялся, нет, и позволил бы, но выключался, как будто и не присутствовал и все происходило не с ним.

Макс доходил до черты и останавливался, понимая: что-то страшное и болезненное не отпускает Сергея, не дает довериться близости. Максим боялся спрашивать, чтобы не потерять то, что есть.