Николай вышел на кухню, отец был уже там и собрал рюкзак. Удочки стояли у двери.

– Бери ведро и удочки, надень сапоги, вот они – за дверью, – скомандовал он. – Так что же я забыл? – он остановился посреди кухни, хлопнул себя по лбу. – Бутылка воды! Всё, кажется, остальное взял. Выходим!

Они бесшумно вышли из дома, прошли к воротам, оглянулись.

– Кто бы мог подумать, что на старости лет у меня появится ещё сын? – улыбнулся в усы Владимир Григорьевич, теперь уж можно было разговаривать в полный голос. На даче он перестал бриться, щёки покрыла лёгкая щетина, однако она ничуть не прибавила ему возраста. Наверное, потому что он, наконец, жил с собой в гармонии. – Увы, но с тобой я не оценил этого счастья в должной мере, – он сделал паузу, – ты уж прости своего старика, сынок?

– Пап, всё нормально, не переживай, – успокоил его старший сын. – Ваня – наша общая радость.

Они сошли с шоссе и свернули на грунтовую дорогу, а потом и вовсе на тропинку. Когда вышли на луг, туман стал рассеиваться, а воздух заиграл множеством золотистых и красных потоков. Солнце всходило. Всё вдруг проснулось, зашевелилось, заговорило. Трава была всё ещё седой от росы.

Путники спустились к реке, нашли удобное для клёва место и стали располагаться. Николай помогал отцу и одновременно наблюдал за ним. Никогда он не видел его таким простым и открытым.

– Ну что, для рыбалки всё готово, – сказал Фертовский-старший, последним этапом наживив червей на удочки для себя и сына. – Вперед! – Николай лишь кивнул.

Он знал, что утренний клёв должен быть безмолвным, ведь рыбалка – это своего рода молитва, уход в себя. Кончится утренний клёв, можно потом и поговорить. А пока… твоя спутница – тишина. Николай поднял голову к небу, – какое же величайшее и одно из самых простых блаженств на свете – вот так сидеть на берегу реки и удить рыбу. Непостижимо и одновременно так прекрасно – почувствовать себя частью природы, не её хозяином, а лишь пользователем, причём благодарным и бережным. Вот тогда она ответит тебе взаимностью.

Над ухом заскулил комар, потом ещё один. Даже это не может нарушить всей той прелести, которую испытываешь, находясь на природе. Ну, по крайней мере, пока их не целый рой. А ещё слышно, исступлённо звенят кузнечики, щебечут птицы – каждая на свой лад, создавая общий оркестр дивной музыки.

А вот и первая рыбка. Поплавок начинает танцевать. Сидишь, напрягаешься, но не дёргаешь, потому что его теребит мелочёвка. И только когда поплавок резко уходит под воду, подсекаешь. И тогда на траве уже бьётся рыбинка.

– Так-так, – воскликнул Фертовский-старший, – с первенцем, сынок, – шутливо поздравил он. – Сейчас у нас азарт пойдёт. Знаю это как никто. Ага, вот и мой поплавок пошёл под воду, – он подсёк, хлоп – на траву приземлилась и его рыбка размером побольше – краснопёрка. – Давай их в ведро.

Через несколько часов наловили столько, что ведро стало почти полным. Вот тут и азарт пошёл на убыль, да и клёв стих. Близился полдень, солнце добросовестно палило на всю округу. Комары от прямых лучей светила попрятались. Владимир Григорьевич сел возле ведра и принялся потрошить рыбу, а Николай всё рыбачил, но уже просто так, не для клёва. Уж очень не хотелось двигаться.

Вдруг откуда-то появились бабочки – целая стая. Размахивая апельсинового цвета крыльями, они сели на удочку Николая. А затем и на него самого. Те, что были у лица, принялись слизывать с него пот, забавно щекоча своими усиками и нежными крыльями. Николай, боясь спугнуть их, старался не шевелиться. Он нечто подобное себе даже представить не мог. А бабочки всё не улетали. Более того, когда отец предложил ему подняться со своего места, а потом вернуться, они опять уселись на его длинную телескопическую удочку и на него самого.

– Пап, такое бывает, наверное, только в раю, – Николай давно не испытывал такого душевного подъёма, такой детской радости.

– Ох, Николя, в этой жизни есть всё: и рай, и ад. Наверное, чтобы мы научились сравнивать и понимать. А ещё беречь. Смотри, какая необыкновенная красота тебя посетила, одарила своим вниманием и даже заботой, это бабочки перламутровки, – сообщил он.

– Вот где истинное богатство чувств, вот где палитра настоящего художника – природы. Да-а-а, папа, я счастлив, – отозвался Николай. Он прошёл вдоль берега реки, которая переливалась миллионами искр на полуденном солнце, неспешно двигалась в своём русле, время от времени тревожа волнами листья кувшинок. Обернулся. – Пап, пожалуй, я искупаюсь, – крикнул, раздеваясь. Вбежал в воду, нырнул. В следующий момент голова его показалась уже почти на середине реки.

Владимир Григорьевич поднялся со своего места, поправил козырек бейсболки, полюбовался картиной, как сын красиво и ловко рассекает речную гладь, как доплыл до противоположного берега, затем повернул обратно, лёг на воду.

– Пап, хорошо-то как! – раздался его голос, он фыркнул, нырнул, подплыл к берегу.

– Не то слово, сынок, – согласился Владимир Григорьевич.

– Не хочешь ко мне присоединиться? – предложил он, всё ещё пребывая в воде.

– Наперегонки? – тот стал раздеваться. – Как раньше?