– От тебя трудно что-либо скрыть, не перестану этому удивляться, – покачал головой Фертовский. Он сидел за столом и задумчиво смотрел вдаль.

– Просто я хорошо тебя знаю и люблю, – Надя обняла его сзади за плечи, поцеловала в кудрявые волосы на затылке. – Так что же случилось?

Вместо ответа Николя взял в руки телефон, полистал его меню, затем открыл одну из папок с фотографиями. Протянул жене.

– Кажется, прошлое решило напомнить о себе, – только и сказал он. Надя взяла телефон, стала внимательно рассматривать снимок. Увеличила его. Подняла глаза на Николя. – Ты хорошо помнишь содержимое семейного гарнитура? Ты же видела его тогда, да?

– Видела, – кивнула она. – Твой отец мне показывал все предметы. Понятно, что о сабле был особый разговор, но мне понравилась не только она и её история. В гарнитуре практически всё уникально и по-настоящему красиво, – Надя сделала паузу. – Это ведь аграф? На снимке аграф? – вдруг поняла она.

– Аграф, – подтвердил Фертовский. – Мне надо точно знать, он из гарнитура отца или нет. Когда-то я тоже видел аграф, но мельком.

– Я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, – озадачилась Надежда. – Но очень похож, очень. Я держала его в руках несколько секунд, затем любовалась в ларце. Да, эта вещь может быть из набора, – она опять посмотрела на мужа. – Где сделала фотография, Николенька? И когда?

– Буквально вчера, – ответил он. – В одном из павильонов Москвы открылась выставка «Эндимион», посвящённая мужской моде и феномену щегольства в России середины XVIII – начала XX века. У меня было задание сделать серию снимков. Аграф мне не сразу попался, я сначала его вообще не заметил. Стенд, где он помещён, освещён более тускло, чем все остальные. Но когда я увидел украшение, то глазам своим не поверил. Была мысль расспросить о нём устроителей выставки, но как нарочно позвонили из редакции и меня срочно вызвали на съёмку в другое место. Я сделал несколько снимков и уехал. Решил, что спрошу у отца, а потом начну разбираться. Поэтому снимки аграфа я не отдал в редакцию. Оставил себе, – рассказал Николай. Дотронулся до руки жены, сжал её. Чувство было двояким: тревога смешалась с надеждой на то, что его сын может быть жив. – Решил показать отцу, он-то точно определит, из гарнитура аграф или мы ошибаемся.

– Так почему до сих пор не показал? – Надя села напротив мужа, внимательно посмотрела в его тёмные глаза. В них было беспокойство. У глаз прибавилось морщинок. Но он был по-прежнему весьма привлекателен.

– Ты понимаешь, – Николай сделал паузу, – у отца сейчас такой период, столько радости в жизни, что мне вдруг показалось жестоким напоминать ему о том времени, когда его предал и ограбил родной внук.

– В чём-то ты прав, но молчать тоже нельзя. Всё-таки надо выяснить, тот ли аграф или нет. А если мы ошибаемся, и эта вещь не имеет никакого отношения к семейной реликвии? Владимир Григорьевич развеет наши сомнения.

– Или подтвердит, – Николай вздохнул, – А если это тот самый аграф, что мы будем делать? – он стал тереть веки.

– Будем разбираться, каким образом он попал в коллекцию, откуда, кто владелец. Иного выхода нет, ты же понимаешь. – Надежда открыла баночку с джемом, поправила плетеную корзинку с хлебом, поднялась со своего места, сняла с подноса чашки, расставила их. Приоткрыла заварочный чайник, вдохнула запах свежезаваренного чая. А кое-кто любит по утрам кофе, поэтому она отправилась на кухню. К тому же надо сварить кашу дочери и Ванятке. А то часть хлеба со стола они уже похватали и жевали, сидя на ступеньках дома.

– Понимаю, – сказал вслед жене Николай.

– Что ты понимаешь? – отец появился внезапно. Николай даже вздрогнул. – Кстати, я после этих разговоров с деканом жутко проголодался, – он пробежал глазами по столу, потёр руки. – Да и вообще, пора всему семейству собраться на завтрак. И почему так долго отсутствует моя супруга?

– Твоя супруга уже здесь, – Маша въехала в открытые ворота, ловко спрыгнула с велосипеда, сняла с него привязанный бидончик с молоком. – Всем доброе утро! – бодро крикнула она, подхватила на руки бегущего к ней сына.

– Доброе утро! – Надя высунулась из окна кухни. – Ты привезла молоко? Замечательно, а то оставшееся ушло на кашу.

– А мы кашу не хотим, – вставила своё Саша, Ваня повторил за ней фразу.

– Ну, вот ещё, – возмутилась Надежда. – Вас никто не спрашивал. Живо за стол. Кто не будет есть кашу, тот не пойдёт с нами на речку. Хотите остаться дома? Пожалуйста! – Саша знала, мама своё слово сдержит. Поэтому первой устроилась за столом. Дедушка сел рядом и погладил внучку по мягким тёмным кудряшкам, Ваня устроился рядом. Николай посмотрел на отца. Ну, вот как ему рассказать об аграфе? Ведь всё вспомнит, опять будет переживать. С другой стороны, выяснить-то всё равно надо, и отец должен знать.

– Доброго всем здоровья! – в воротах стоял мужичок примерно возраста отца, пузатый, небольшого роста, в смешной соломенной шляпе, которую он снял в знак приветствия, представив взорам свою блестящую лысину.

– А, Владлен Евсеевич, – отозвался хозяин дома, – проходите, дорогой. Рад вас видеть, – крепко пожал ему руку. – Вот прошу любить и жаловать, наш новый сосед – Владлен Евсеевич, – представил Фертовский-старший гостя. – Машенька с ним уже знакома, а вот Надя не имела чести видеть. Владлена Евсеевича, почитай, две недели не было на даче, так ведь?