– Уходите наверх и взрывайте лестницы, – бросил Мазуров.

Он не стал переспрашивать, как австро-венграм удалось вырваться с нижнего этажа. Не до выяснений сейчас было, но они сдавали свои позиции метр за метром, и если так пойдет и дальше, то им придется забаррикадироваться во всех еще не поврежденных башнях и пулеметных гнездах, и тогда они окажутся в западне.

Как же отвратительно он заходил на посадку, едва удерживая аэроплан, так и норовящий наклониться то в одну, то в другую сторону и коснуться краешком крыла земли. Если бы кто-то видел его в первый раз, то наверняка подумал, что пилот впервые сел за штурвал или, скорее, что он вдребезги пьян, ведь новичку командовать эскадрой не позволят.

Страхов почти не чувствовал своих онемевших рук, намертво вцепившихся в штурвал, точно он сросся с ним; когда же аэроплан наконец-то коснулся земли, то его сильно тряхнуло, а подполковник все ждал, что сейчас сломаются колесные стойки и аэроплан начнет пахать днищем взлетную полосу.

Страхов взмок от пота, тот скопился на лбу и бровях, просочился под очки. Оглянись он, то увидел бы, что от измочаленного пулями хвоста отлетают огромные куски, а когда он все-таки сделал это, то присвистнул от удивления, потому что от хвоста-то почти ничего и не осталось и сел он без происшествий – чудом. Впору было молиться ангелу-хранителю.

Пропеллер все еще продолжал лениво вращаться, но аэроплан уже остановился. К нему бежали техники и пилоты других аэропланов, проверить, что стряслось с их командиром.

– О, господин подполковник, вы в рубашке родились, – механик, взобравшись на крыло, протягивал Страхову руки, чтобы помочь ему выбраться из кресла.

– Отстань, я не кисейная барышня, вытащи лучше Латышева.

Отстегнув страховочный ремень, Страхов и сам стал помогать механику вытаскивать второго пилота.

– Хороший был стрелок, – причитал механик.

Страхов оставил эту реплику без комментариев, хотя чувствовал, что механик ждет продолжения диалога. Не до сентиментальности сейчас было. Страхов, пролетая над линией фронта, видел, как солдаты штурмуют окопы австро-венгров, как горят подбитые танки, и потери там были не в сравнение большие, нежели в его эскадре. Линию фронта четко очерчивали языки пламени, хорошо видимые с небес, точно там, под аэропланами, текла огненная река. Но такое бывает только в сказках.

За ним увязались два истребителя австро-венгров, но их быстро отогнали. Аэроплан Страхова представлял для них легкую добычу.

– Сколько уйдет времени на ремонт моего аэроплана? – спросил Страхов.

Механик посмотрел на хвост аэроплана.

– Так это как сделать, если основательно, то и до вечера не управимся, а если так себе, то часа три. Летать будет, но ненадежно.

– Ты мне за три часа надежно сделай, а лучше за два.

Механик вздохнул, но причитать не стал, понимал ведь, что на фронте творится, слышал канонаду.

Возле аэроплана стояло уже человек десять.

– Принимайте, – сказал Страхов.

Несколько рук подхватили мертвое тело.

– Как вы, господин подполковник?

– Я отлично, лучше не бывает, – огрызнулся Страхов и спрыгнул с крыла.

– Какие будут распоряжения? – спросил один из пилотов.

– Пока отдых, но думаю, что недолгий. Загрузите боеприпасы, дозаправьте аэропланы и проверьте их состояние.

– Есть.

Страхов быстро пошел в штаб.

– Связь мне с командующим, – еще на пороге бросил он радисту.

Он не стал садиться в кресло, хотя так этого хотелось в эту минуту, так хотелось выпить кофе и расслабиться немного, а навис над радистом, пока тот колдовал над рацией, вызывая в микрофон своего коллегу из штаба командующего.

– Брусилов на проводе, – наконец сказал радист.

Страхов взял микрофон, поднес его губам.

– Доброе утро, господин генерал, Страхов на проводе.

– Здравствуйте, подполковник, к делу побыстрее, или вы меня будете поздравлять с успешным началом наступления? – услышал он в ответ голос Брусилова.

– У меня треть эскадры выбыла из строя, мой аэроплан разбит, на его починку уйдет в лучшем случае три часа. Я не смогу прикрывать форт.

Он смотрел на доску, на которой мелом были написаны фамилии пилотов, а напротив них количество сбитых ими аэропланов. Последние изменения не внесли. На этой доске мертвецы все еще оставались живыми.