Эйфория и всё счастье слетело с меня будто волна, а холод вернулся в каждую часть тела.

"На какую-то ничтожную минуту, я позабыла что не существую. Совершенно забыла, что агент Тереза Холл всего лишь инструмент в руках. Предмет, которым может распоряжаться каждый, кто наделён большей властью, чем я…"

— Где бумаги? — мой голос даже мне показался мертвым и пустым.

— Тери? — мама схватила меня за плечи, но я покачала головой и еле сдержала слезы.

Взяв её лицо в руки, тихо, но четко прошептала:

— Придет день и твоя глупая маленькая дочка всё тебе расскажет. Я клянусь, мамочка. Обещаю, что я расскажу вам с Джесс всё. Однако сейчас… Это слишком опасно. Вы можете пострадать, если я этого не сделаю. А оставаться в этих стенах… Я не могу, мама. Погибли слишком дорогие мне люди, и я должна наказать виновных. Обязана, понимаешь? Прошу… — мама смотрела на меня стеклянными глазами, в них плескалась такая боль, что мне разрывало душу на части.

"Моя мамочка… Прости меня. Умоляю. Если бы я могла, я бы просила прощения на коленях перед тобой за то, что бросаю. Но если я так поступлю, ты меня никогда не отпустишь, и тебе будет ещё больнее…"

— Отпустите меня… — шепотом, подавила комок в горле и посмотрела на то, как некогда маленькая и разбалованная сестра не могла пошевелиться, потому что на её лице застыла боль.

— Подумай ещё раз, Тереза!

— Нет! — мама вдруг выпрямилась и встряхнулась не слова начальника, — Хватит! Я не знаю в чем замешана моя дочь, что её вначале посадили в эту яму с тварями, а теперь ещё и семьи с домом лишают, но!!! Хватит! Если это единственный способ, чтобы Тереза вышла из этого ужасного места, то мне плевать даже если я её больше никогда не увижу.

— Увидите… — коротко ответил Тиен, а во мне волна ярости поднялась настолько быстро, что я была готова прихлопнуть этого идиота на месте.

"Ты что внушил моей матери и сестре, придурок самовлюбленный?!" — кричал мой взгляд, когда я смотрела в глаза Чон Тиена, но он и бровью не повел, а кивнул на стол, где лежали документы.

Я подошла и, прочитав содержимое того, как от меня легко избавились, поставила уверенную подпись под документом.

— Ты сделала свой выбор, Тереза. Потом… — женщина прошила меня презрительным взглядом, и закончила, — …не жалей, что отказалась от родного дома.

— Это не я отказалась. Это от меня избавились, начальник Абрахамс.

Когда я шла по коридору к выходу. Когда на мне уже не было позорной робы преступницы, не выпускала рук мамы и Джесс из своих, но как только мы оказались за пределами территории колонии, передо мной открыли дверцу тонированного внедорожника, и мне пришлось это сделать.

— Со мной всё будет в порядке, обещаю! — я смотрела в глаза самых близких людей и понимала, что теперь красивый белый дом с яркими темно-зелеными входными дверями в окружении аккуратного газона больше не мой.

— Тери… — мама еле подавила всхлип, но взяла себя в руки, и обняв Джесс, посмотрела на другую машину, где их уже ждал водитель.

— Нам пора, Тереза! — Чон Тиен встал рядом со мной и поклонился моей матери, — Омони, простите, но мы должны ехать немедленно!

Я чуть челюсть не обронила от того, как Тиен низко поклонился моей матери, а потом открыто и совершенно без ехидства, тепло ей улыбнулся.

— Тереза! — опять холодный тон, который меня начал обескураживать в исполнении этого парня.

Мне ничего не осталось кроме, как проследить, как мать и сестра сядут в автомобиль, и он увезет их из пыльной парковки.

— Садись, у нас действительно нет времени, Тери! — Тиен аккуратно подтолкнул меня в салон, а когда и сам сел рядом со мной, проследив за тем, как второй мужчина, который его сопровождал занял место водителя, схватил меня за руку.

— Позволь задать вопрос, который так и вертится у меня на языке, господин Чон.

Моя ладонь не двигалась совсем, пока теплая рука Тиена всё сильнее растирала её. Мягко поглаживая, но с тем сильно сжимая. Сам Чон Тиен смотрел в окно, а его внешний вид вообще вызвал во мне диссонанс. Мы как близнецы. На мне кожанка и капюшон черного цвета. На нем кожанка и толстовка того же оттенка черного с таким же капюшоном.

— Ты будешь вопросы задавать или продолжишь оценивать мой внешний вид, крошка? — его голос поменялся, в нем не было привычной язвительности, не было надменности, не было почти ничего живого.