Два дня я провела вместе с охраной и постоянно наблюдала за тем, как они обучены работать. Следила и за тем, что происходило вокруг. Спешка очевидно стала моей самой большой ошибкой в этом расследовании. Я не шла по горячим следам, меня по ним вели, и понять это мне только предстояло.

Как и то, что я менялась с каждым днём всё больше. И не потому что сама хотела этого, а потому что ощущала что-то новое внутри себя. Если раньше у меня был четкий алгоритм того, что должна делать. Если раньше я знала, что каждый день приносил только новые впечатления от того, что такое "человек". То сейчас…

Я смотрела, как Тиен раскручивал над головой два черных полотна и падал на маты с высоты не менее шести метров раз разом. Наблюдала за тем, как Джей не давал и продохнуть ни одному из артистов. Он буквально заставлял их работать на пределе.

Два дня показали совершенно другую сторону того, что раньше я не воспринимала всерьез совершенно. Всё потому что Тиен падал на мат, сжимал челюсть, вытирал пот с лица и вставал опять. Хватался за полотна и снова раскручивался, танцуя прямо в воздухе.

А я продолжала смотреть… В какой-то момент, моё любопытство пересилило размышления в голове, и я откинула в сторону листок с каракулями, которые вот уже целый час выводила на бумаге, пытаясь связать Веру и Тиена. Не придя к логичной цепочке, отбросила эту версию и решила, что с ненормальной поджигательницей побеседую повторно как только вернусь из Киева.

На экранах, не менее двадцати мониторов, просматривались все помещения, где находились парни и девушки. Кто-то работал в студии, кто-то, как Стелла, продолжал копошится в тряпках в своей мастерской, а кто-то, совершенно ненормальный, упал на мат в двухсотый раз.

— Сумасшедший! — я смяла листок в кулак и поднялась, прошла через этаж охраны, и спустилась по лестнице вниз, чтобы встать у дверей зала и застыть.

— Какого черта ты творишь, Тереза? — я прикусила губу от досады опять, положив руки на талию.

Опустила голову и смотрела на свои любимые ботинки, потом на штаны, которые больше напоминали армейские, не смотря на то, что были черного цвета, и на футболку, чисто в американском стиле — серую и без опознавательных знаков.

— Убожество! — выдохнула и уже хотела развернуться, чтобы уйти, как дверь открылась сама, и в ней выросла фигура Ким Тая и его друга Тэ.

Блондин, в промокшей футболке, встал в ступор и посмотрел вначале на меня, а потом на Тая.

— Агашши*(госпожа)? Вы хотели войти? — парень отошёл в сторону, не забыв пихнуть и Тая в спину.

— Да, — флегматично ответила и решила всё-таки зайти внутрь, чтобы вразумить одного слишком сердобольного идиота, который как то странно решил переломать себе кости именно сейчас, когда это меня настолько бесило.

"Скакал бы до того, как пролез мне в голову!" — я прошла мимо парней, но Ким Тай неожиданно окликнул меня.

— Госпожа Холл, постойте!

В зале звучала музыка, а парни из нескольких групп отрабатывали номер, точно так же как Тиен, который опять свалился на мат, а я сцепила челюсть, наблюдая за тем, как он с болью на лице поднялся и снова схватился за хлысты полотен.

— Да, Ким Тай! Я вас слушаю, — нехотя повернулась к парню, а он уверенно произнес, хотя на его лице было написано, что это даётся ему отнюдь не так легко:

— Я хочу принести извинения за свой поступок, госпожа Холл. Прошу, простите моё поведение, это недопустимо, что я позволил себе выстрелить в вас и оскорблять при всех.

Ким Тай смотрел мне прямо в глаза и очевидно ждал, что будет отправлен к чертям, однако я медленно подняла руку и мягко улыбнулась со словами:

— Я знала, что вы поймёте меня правильно, Ким Тай.

Парень смотрел на мою протянутую ладонь и не понимал, зачем женщина просит рукопожатия.

— Вы знаете, что значило в своё время рукопожатие? — произнесла, когда парень сжал мою ладонь своей, — Это значило, что у людей нет в руках оружия, Ким Тай. А следовательно это значит, что люди доверяют друг другу. Спасибо за то, что доверился мне настолько, что смог извиниться.

— Вы слишком странная, Тереза, — произнес Тай, но всё-таки тоже мягко улыбнулся, отпуская мою ладонь.

— Каждый человек в чем-то странный. Однако, Тай, я не люблю философов и романтиков, которые сакрализируют свое горе. Всё потому что у горя нет оттенков и разновидностей, а боль — эмоция одинаковая для всех. Как для вас… Так и для меня.