Мой дедушка тяжело вздыхает, что заставляет меня посмотреть на него. Сначала я не поняла, но теперь вижу, что он плачет. Я могу только представить, как тяжело моей бабушке.

— Ну, твой отец всегда был идиотом, — ворчит он, ссылаясь на то, что никогда по-настоящему не одобрял моего отца для своей дочери. — Но это реально. Это трагедия, с которой нам всем придется иметь дело всю оставшуюся жизнь, Маккензи. Это никуда не денется.

Я смотрю вниз, и слезы капают мне на джинсы.

— Я знаю, — шепчу я дрожащим голосом. — Я даже не успела с ней попрощаться.

— Мало кто успел, — он задумчиво замолкает. — Как насчет того, чтобы дать твоим маме и папе передохнуть, а ты пока побудешь со мной и бабушкой ? Пока мы не разберемся во всем этом.

Я киваю, поднимаясь на ноги одновременно с ним. Я начинаю тянуться к чемодану, но останавливаюсь, сжимая ручку.

— Ты ведь веришь мне, Желе ?

— Арахис, — говорит он, притягивая меня к себе. — Я всегда буду тебе верить. Всегда.

Я следую за дедушкой вниз по лестнице, мой багаж грохочет на каждой ступеньке. Шёпот. Я уже представляю, о чем моя мама говорит со своей мамой, моей бабушкой.

Не знаю, что нам теперь делать. В каком направлении должны двигаться. Все, что я знаю, это то, что я зла. Так зла на всех.

На родителей за то, что не поверили мне.

На Мэдисон за то, что пошла на скалу, когда должна была быть я.

На этих ублюдков за то, что забрали мою сестру, за то, что разрушили всю мою жизнь, и

за то, что украли еще одну жизнь слишком рано.

Вместо того чтобы попрощаться с мамой и папой, я выкатываю чемоданы на улицу и жду у Субару. Может, время вдали друг от друга то, что нам нужно. Я знаю, что им нелегко смотреть на меня. Я даже не могу смотреть на себя в зеркало, не видя уменьшенную версию Мэдисон.

Мои бабушка и дедушка живут недалеко от нас, так что поездка к ним не займет много времени. На самом деле всего лишь пятнадцать минут езды. Когда мы выезжаем на главную улицу, ведущую к их дому, я оживляюсь, вытирая тихие слезы, текущие по моему лицу.

Не знаю, как это вылетело у меня из головы, но вылетело. Когда мы поворачиваем и едем по их улице, мое сердце колотится в груди. Мои глаза не отрываются от окна, высматривая двухэтажный дом. Он всего через дорогу и через четыре дома от моих бабушки и дедушки, но он там.

В отличие от остальных членов королевской семьи, Маркус Уайтхорн не живет в доме, напоминающем чертов особняк. Вместо этого он живет здесь, вместе с остальным нормальным населением Ферндейла. Его отец, мистер Уайтхорн, один из отцов-основателей, и судя по тому, что я слышала, он полный придурок. Он бросил мать Маркуса много лет назад ради своей помощницы, которая на двадцать лет моложе его. Наверное, во время развода Маркус решил остаться с матерью, а не с отцом в большом особняке на другой стороне холма.

Не то чтобы я его виню. Если бы моя мачеха была всего на несколько лет старше меня, я бы тоже хотела уйти.

Мои глаза сужаются, когда мы медленно проезжаем перед его двухэтажным домом, ища любые доказательства того, что там кто-то есть. Свет выключен, и ни одной машины на подъездной дорожке. Ярость бушует во мне, захлестывая напряженное тело, пока я прокручиваю события вчерашнего утра. То, как они так бессердечно оттолкнули меня, когда я потребовала правды. То, как они унижали меня.

Дом исчезает из моего поля зрения, когда мы подъезжаем к дому бабушки и дедушки, но я быстро выхожу и осматриваюсь. Мои губы сжимаются в мрачную линию, и я стискиваю зубы. Боль и гнев нарастают, кипя на поверхности. Единственное, что возвращает меня назад, это мягкий, грустный голос.

— Давай, детка. Давай зайдем внутрь.

Я следую за бабушкой, ни разу не выпуская из виду резиденцию Уайтхорна.