Лишь когда полностью стихла вся стрельба в районе сопки, я наконец-то решил посмотреть что там происходит. Оставив Урчану на полянке присматривать за лисьей шкуркой, я накинул на плечи мешок с охотничьими трофеями, прихватил старенький «Винчестер», и лишь после этого, направился в сторону недавно закончившегося боя.

Выглядывая из-за кустов, я заметил, как какие-то люди в военной форме стаскивают трупы в две большие ямы от взрывов. В одну аккуратно укладывались тела погибших в такой же военной форме, а в другую скидывались трупы раздетые до исподнего. Снятые с них вещи, в основном это была поношенная крестьянская одежда, скидывались в одну кучу возле подвод.

Двое человек в военной форме занимались приготовлением пищи на костре, над которым был размещён большой шестиведёрный котёл. Всмотревшись в лица военных, я заметил старого знакомого. Он был одет в добротную кожаную тужурку, которую раньше носили все водители автомобилей, а на его голове была кожаная восьмиклинка с красной звездой над козырьком. Это и был мой старый знакомый, одессит Зиновий, из Барнаульской аптеки на Петропавловской. По тому тону, каким он отдавал приказы военным, можно было догадаться, что Зиновий был у них за командира.

Дождавшись, когда мой знакомый одессит отойдёт в сторону, от занятых делами военных, и разместится в пролётке стоявшей возле края леса, я неслышно подошел к высоким кустам, и тихо поздоровался:

— Здравия, Зиновий. Рад вас видеть. Мы можем поговорить?

— Кто тут? А ну выходи, — крикнул одессит и быстро выхватил свой «Наган» из кобуры.

Глядя на такое поведение командира, все остальные военные также быстро вооружились винтовками, перестав стаскивать тела погибших в ямы, и начали осматриваться по сторонам.

— Нехорошо встречать своих друзей с оружием в руках, Зиновий. Разве Семён Маркович вам про то не говорил? — так же тихо сказал я.

Услышав упоминание про Семёна Марковича, одессит немножко успокоился и нехотя убрал свой «Наган» в кобуру. Видать Зиновий всё же вспомнил мой голос, ибо тотчас прозвучало его распоряжение:

— Ложная тревога. Всем продолжать заниматься выполнением приказа. Тут ко мне знакомый лесной житель в гости пожаловал. Выходите из леса, Князь, пообщаемся.

Услышав слово «Князь», военные опять всполошились, и вновь схватились за своё оружие, направив его в мою сторону.

— Вы шо?! Не слышали, шо я сказал?! — обратился одессит к встревоженным военным. — Вам же русским языком было сказано: «Ложная тревога. Всем продолжать заниматься выполнением приказа». Или кто-то хочет иметь проблемы на свою дурную голову?

— Но там же князь в лесу прячется! — не унимался один из военных, также полностью облачённый в кожаные одежды. — Душегуб и эксплуататор трудового народа. Его надо допросить, как следует, и к стенке поставить!

— Вы шо идиёт, Гордей Исаакович, я вас самого сейчас прикажу к стенке поставить, а потом самолично расстреляю за пререкания со своим командиром. Неужели я вам не ясно сказал, шо в кустах находится мой знакомый охотник. Он из таёжной деревушки, а «Князем» его прозвали местные анархисты.

— Так анархисты для нас такие же враги, как беляки, зелёные и всякие прочие бандиты, — не унимался Гордей Исаакович, — так что я, как комиссар данного отряда Красной армии, настаиваю на допросе вашего личного знакомого, и его последующем расстреле. А расстрелом мне можете не грозить. Нет у вас, командир, прав меня под расстрел подводить. Меня на эту должность наша партия поставила, и только высшее руководство большевистской партии может отдать приказ на мой расстрел, — гордо заявил комиссар отряда и обвёл всех присутствующих победным взглядом.

— Все слышали, шо сказал комиссар?

— Слышали, — раздались нестройные голоса военных.

— Тогда вы все будете мне свидетелями, как комиссар отряда, единолично решил допросить и расстрелять человека, лично спасшего жизнь товарищу Дзержинскому, — от таких слов комиссар поперхнулся и закашлялся, и не мог успокоить свой кашель, пока ему кто-то из бойцов по спине не постучал. — Ну а теперича, прежде чем вы таки приступите к поимке данного человека, по приказу вашего комиссара. Подумайте, какие оправдания вы будете говорить членам военного трибунала, перед тем, как вас поставят лицом к стенке, и расстреляют, как врагов народа и партии, вместе с этим идиётом комиссаром.

— Как командир боевого отряда Красной армии, вы не имеете права порочить честь своего комиссара перед рядовыми бойцами, — не унимался Гордей Исаакович, — а сам факт спасения жизни Феликса Эдмундовича, должны подтвердить компетентные партийные товарищи.

— Мне нет необходимости порочить вашу репутацию перед бойцами, Гордей Исаакович. Мы с вами сейчас не на Привозе в Одессе, а вы таки не торговец несвежей таранькой. Вы и без моей помощи неплохо справляетесь с порчей своей репутации. Своё слово в защиту своего знакомого охотника, я вам таки уже сказал, и очень надеюсь, шо все тут присутствующие, его таки услышали. А насчёт подтверждения факта спасения жизни товарища Дзержинского, то это уже не ко мне, товарищ комиссар. Вам сие может подтвердить либо Феликс Эдмундович собственной персоной, ежели вы такая важная цаца и вхожи к нему в кабинет, либо Яков Ефимович и Семён Маркович, которым Князь лично передал с рук на руки спасённого товарища Дзержинского. Так что думайте, товарищи бойцы, пока ещё есть время, и решайте сами, будете вы выполнять преступный приказ вашего комиссара или нет…