– Нет, я останусь, – ответила она немного дрожащим голосом.

Мирай с перчатками на руках сосредоточенно кивнул. Еще один медик слева от Райелы держал ее за руку, считая пульс. Другой, что был справа, положил ей руку на лоб и закрыл глаза, словно медитируя.

– Пора, – скомандовал первый. Райела сжала зубы и зарычала, начав тужиться.

Иллиана бросила короткий взгляд на хвост царевны, заметив, что все чешуйки уже раздвинулись в стороны. Она резко отвернулась, глядя только на лицо мирайи.

Время текло ошеломительно медленно и слишком быстро одновременно. Но, когда раздался плач младенца, сменяя собой крик матери, разом будто стало легче. Медик в перчатках принял малыша, у которого вопреки всему был не хвост, а обыкновенные человеческие ножки. Лишь когда ребенка обтерли и завернули в пушистое полотенце, ножки неожиданно превратились в переливчатый синевато-зеленый хвост.

– Это девочка, – сказал медик и улыбнулся.

Все мираи теперь улыбались, глядя на чудо новой жизни. И казалось бы, самое страшное уже позади. Но на самом деле это было не так. Лекарь, что держал запястье Райелы, хмуро проговорил:

– Пульс стремительно падает.

А второй, что касался лба замершей с закрытыми глазами царевны, вторил ему:

– Жизненные токи падают. Сердце вот-вот остановится.

У Иллианы перехватило дыхание. К горлу подкатило болезненное чувство, в глазах стало мокро, словно она вот-вот разрыдается.

Из-за Райелы, нагини, которая всегда ненавидела ее. Но заслужила ли царевна смерти за это?

Двое мираев споро достали из своих сумок лекарство, набрали его в шприц и быстро ввели Райеле.

Секунда, другая…

Каждый присутствующий затаил дыхание, словно это могло помочь.

– Пульс продолжает падать, – сказал мирай, что держал запястье. – Не помогло.

Торриен глубоко вздохнул и закрыл глаза, словно все было кончено. Саримарх зашептал что-то, и в сбивчивых словах Иллана угадала имя мирайской богини.

Девушка не могла поверить, что это и правда конец. Это казалось настолько ужасным, что хотелось проснуться. Хотелось, чтобы все оказалось дурным сном.

Звук, шепот, чей-то тихий зов усилился…

Малыш плакал чуть в стороне, на руках одного из лекарей, и Иллиана вдруг поняла, что, кажется, слышит именно его. Но как? Ведь он ничего не говорил. Только плакал, как и все дети.

– Дайте мне ребенка, пожалуйста, – выдохнула она, и все присутствующие удивленно взглянули на нее.

Но после короткого взмаха головы Торриена они не решились перечить. Медик передал девушке тепло укутанного младенца.

Иллиана осторожно приняла драгоценный сверток, вглядываясь в маленькое сморщенное личико.

Шепот, дыхание, плач. Вертикальные змеиные зрачки…

У нее закружилась голова. Казалось, будто ребенок что-то отчаянно требует. Она даже поспорила бы, что он пытается протянуть ручки к матери. Но младенцы не умеют координировать свои действия. Все его движения были хаотичны, беспорядочны.

А потом, будто видя, что ничего не получается, малыш закрыл глаза, широко открыл рот и закричал еще громче. Тоскливо и расстроенно. Блеснули крохотные змеиные клыки.

В этот момент Иллиану словно осенило.

Она быстро приблизилась к Райеле, чье лицо сейчас было до ужаса бледно, и проговорила:

– Поднесите к ней ребенка… Быстрее.

– Это ни к чему, – покачал головой один из медиков. – Младенец может укусить мать в поисках молока.

– Пусть укусит! – воскликнула Иллиана, глядя, как преобразилось лицо малыша, когда он увидел мать.

– Яд младенца и так в данный момент убивает царевну, – медленно, но твердо ответил мирай в перчатках. – Чего вы хотите добиться? Чтобы она умерла еще быстрее?

– Торриен! – отчаянно воскликнула Иллиана, повернувшись к Золотому змею.

Не было времени объяснять. Не было сил и возможности сказать все быстро. У нее самой мысли в голове едва сложились.

Торриен глубоко вздохнул, поджав губы, не сводя с нее напряженно-горящих глаз. И махнул рукой.

– Она все равно умирает, – проговорил он бесцветным голосом. – Пусть… последний раз…

Иллиану тотчас же пропустили.

Царевна уже почти не дышала.

Девушка так боялась не успеть, что руки начали трястись, когда она размотала малыша из пеленки и приложила к груди матери. Так, чтобы он гарантированно укусил ее.