I.

– Можно съесть макароны с сыром,- предложила Ирра, - так они невкусные, а сыром одним все равно не наешься.

– Ты так много говоришь, как будто у тебя есть сыр.

– Если бы он у меня был, я бы не задумываясь съела его вместе с макаронами, если бы они у меня тоже были.

– Уже можно одеваться.

– Но ты же меня не любишь, - сказала она.

– Не лежать же из-за этого все время в постели.

– Тогда, конечно, можно одеваться.

– Но ты же меня тоже не любишь, - сказал он.

– И куда же ты пойдешь одетый?
– спросила Ирра.

– Пойду посмотреть, что вокруг растет.

– А мне что делать?

– Слушай, если ты не знаешь, что тебе делать, делай то же самое, что делаю я. Я одеваюсь - и ты одевайся. Я выхожу на улицу - и ты выходи. Я иду по своим делам - и ты иди по своим делам. Я сплю с другой женщиной - и ты спи с другим мужчиной, поняла?

– Я поняла. Тогда я тоже пойду и посмотрю, что вокруг растет.

Для этого необязательно было выходить на улицу, потому что все было видно из окна. До самого горизонта постройки располагались так, что не мешали друг другу, и можно было смотреть на каждую в отдельности. Неожиданно он сказал про солнце, и ей было приятно, что он его заметил, потому что она его заметила еще раньше. Трамваи шли друг за другом как исключения: сначала стеклянный, потом оловянный, потом деревянный; потом Додостоевский сказал:

– У меня сегодня много дел, кроме того - одна деловая встреча, ты можешь пойти со мной, но только ведь ты будешь там шутить.

– Я не буду, - сказала она.

– И пожалуйста, никаких "Додо".

– Что же мне тебя по имени-отчеству называть?

– Да, лучше по имени-отчеству.

– Тогда, может быть, ты меня тоже будешь называть по имени-отчеству?

Он посмотрел на нее издалека, она стояла в его тапочках, в его рубашке, в своих колготках, в его комнате. Видимо, сейчас он ей не нравился, и она хотела, чтобы он называл ее по имени-отчеству. Он подумал, что сейчас что-то должно случиться, но все равно назвал. Она спокойно пропустила это мимо ушей и спросила:

– Ты будешь есть картошку?

Он испугался этого вопроса.

– А ты?
– спросил он.

– Я тебя первая спросила.

Тогда он понял, что все хорошо, и сказал, что будет. Картошка была, чай был, кофе (если с молоком, то было, если без молока, то был), но не было ни того, ни другого. Недолго говорили про картошку и про соль. "Соленая?" - "Нет, недосоленная".
– "А мне кажется вполне соленая, но ты можешь посолить, дать тебе соль?" Очень быстро прошел день, и Додостоевский стал собираться. Она еле-еле ковырялась, и он насильно натянул на нее платье. Он совершенно правильно застегнул его, и она догадалась почему.

– Я знаю почему, я все знаю.

– Еще одна минута, и я уйду один.

Наконец, они вышли. Около светофора играла музыка, было очень много народу. Люди стояли все вместе большой толпой, и никто не приглашал друг друга танцевать. Машины разбрызгивали холодную грязь и уезжали.

– И что ты скажешь на деловой встрече?
– спросила Ирра.

– Скажу, что мне очень приятно и что я хочу выпить, чтобы сохранить память о ней.

– А потом что ты сделаешь?

– Потом я подам руку, чтобы мне ее пожали, и улыбнусь.

– А я что буду делать?

– Ты будешь стоять с краю и смотреть.

– А если я рассержусь?

Он поторопил ее, и они успели сесть в автобус. Сначала впереди шла трамвайная линия, и он забыл, что едет в автобусе, и думал, что едет в трамвае, поэтому, когда линия кончилась, он от резкого тормоза повалился вместе с другими пассажирами, но вовремя вспомнил, что все хорошо, что это не крушение и что он едет в автобусе. Она же сидела и, может, поэтому сказала:

– Дурацкий трамвай, так болтается.

Он увидел впереди рельсы и подумал, что она права, трамвай был трамваем, автобус - автобусом.

Они уехали на восток города, там уже не было рельсов, автобус долго пробирался сам по себе и остановился в месте не очень красивом. Напротив остановки стоял киоск, в котором продавали. И дом, в котором. Наверху была вывеска, там не горели крайние буквы, но так было тоже понятно: "остиниц". Там им подарили подарки: ей - маленькую шоколадку, ему - значок.

– Ты довольна?
– спросил он.

В комнате было много яичной скорлупы, стены художественно потрескались, чулки художественно поехали, но их не облупили, но их не зашили, в окно была видна остановка, и к ней подъезжал автобус, на который они не успели, и еще один, на который не успели, и последний, на который, слава богу, успели.

– Слава богу, успели, - сказала Ирра, когда они сели и автобус затрясся.

– Ну и как тебе этот человек?
– спросил Додостоевский.

– Мне кажется, он хороший, но он не тот твой друг?