– Можно идти,- позвал он всех.

– Т.е.,- позвала его Ирра,- переоденьтесь, вы ведь тоже промокли.

– Вообще-то да, - сказал он и взял лишние штаны Додо.

– Тебе разве налезут мои штаны?
– спросил Додо. Тоестьлстой примерил их и остался доволен, они жали, но можно было и не застегивать.

– Я не буду их застегивать, - сказал Т.е.

– Ты завтра куда-нибудь идешь?
– спросил его Додо.

– Еще не знаю,- ответил он.

– А ты?
– спросил ее Додо.

– А ты?
– в свою очередь спросила она его.

– Я-то иду,- ответил Додостоевский.

– Тогда я тоже иду, - сказала Ирра.

– И куда же?

– Я должна буду позвонить, и мне должны будут сказать, привезти или не привезти.

– Что привезти?
– не понял Додостоевский.

– А может быть, ничего, - сказала она, - может быть, они сюда позвонят, тогда значит им уже привезли. А вы не хотите туда вернуться?
– спросила Ирра Тоестьлстого.
– Туда, где вы раньше жили?

– Я же там не один жил,- сказал он.

– Но здесь ведь тоже не один, - заметила она.

– Почему,- улыбнулся он,- здесь один.

Они оставили его на кухне, Т.е. сам себе все постелил и даже добавил еще одну подушку.

Среди ночи ей было неудобно пройти в ванную.

– Мне нужно вымыться, - сказала она Додо.

– Иди и вымойся.

– Но он услышит, - недовольно ответила.

– Тогда не ходи.

– Как все несовершенно, - рассердилась.

– Но мы все-таки родились, - у него было хорошее настроение.

– Ну и на фиг?
– сказала она.

– У тебя плохое настроение.

– Твой Т.е. перебрался сюда, чтобы быть одному; я перебралась, чтобы быть вдвоем, оказалось, что мы - втроем. Вот это и есть несовершенство.

Он не стал спорить. Неизвестно, сколько времени прошло "с тех пор" и спит ли Тоестьлстой. Самолет на долю секунды заглушивший псаломщика.

– Интересно,- сказал Додостоевский,- сколько времени прошло, пока мы занимались любовью. Извини, я зажгу свет. Может быть, немножко похоже на церковную службу в том смысле, что тоже не знаешь, сколько прошло времени.

– И сколько же прошло времени?

– Я тебе, кажется, говорил о церковном хоре?
– спросил он.
– Ты что, сердишься на меня?
– переспросил он.

Сказала, что не сердится, и что "дальше-то что". Тогда он сказал, что там их два: тот, что справа, профессиональный хор - и это все равно, что художники, поэты, музыканты, а слева - любительский - и это как бы остальные люди. Что справа поют очень хорошо, а слева просто поют: иногда попадают, иногда нет. Но когда начинают петь все вместе, происходит что-то удивительное: уровень уже становится не важен, уровень как бы для того, чтобы помочь всем остальным, что уровень - это простая помощь, что оказывается "с тех пор" прошло два часа.

На столе стояли увеличенные цветы, на полу чайники, один меньше другого. "В самый большой могут уместиться все поочереди, как матрешки.
– Налей-ка лучше отсюда сюда, а потом оттуда туда". Ирра уговорила, и он принес из холодильника стаканчик, чтобы она тут же набрала на палочку мороженое и стала водить ею по губам, играя на гармошке.

– Могу спеть, - сказала она.

– Спой.

– "Дай мне эту штучку.
– Просто так не могу, но могу поменяться.- Дай просто так.- А ты мне тоже дай что-нибудь просто так.
– Тогда получится не просто так, а просто так на просто так".

– Хорошая песенка, - похвалил он.

– Теперь хочется курить после сладкого, - она выкинула губную гармошку.

Бумажный стаканчик послужил пепельницей. Пепел прилип к бортикам, и они стали пушистыми, потом все размазалось, и стало светать. Некоторые предметы стали походить сами на себя. Стаканчик рухнул, взорвался, в окнах уже зажигали свет, и полумрак в комнате можно было принять и за утро и за вечер, поэтому кое для кого это было утро, а кое для кого вечер.

Ирра открыла глаза, и только потом увидела на подушке три розочки. Но на самом деле сначала на подушке было три розочки, а потом она уже открыла глаза.

– Додо, - позвала она.

Вместо Додостоевского в дверях появился Тоестьлстой.

– А Додо?
– спросила она.

– Ушел.

– А это, - показала она на цветы.

– Это вам.

Тогда она поняла, что она умерла, что розочки у нее в изголовье, а романчик позади, а розочки впереди, и тогда она встала. Оделась, прочитала плакат: "Утром откройте на мир глаза, изумительно подкрашенные" и вышла на кухню.

– Чай?
– спросил Тоестьлстой.

– Чай, - ответила.
– А почему цветы?