— Вы не сделаете ничего плохого? — это звучит очень наивно и трогательно. Почти по-детски. Я отрицательно качаю головой, не отводя взгляда.

Машина перед нами трогается. Молясь, я тоже давлю на газ. Мы медленно проезжаем мимо поста. Защита на моём бампере погнута. На капоте разводы крови. Но благо тачка чёрная, и то, что это кровь, догадываюсь только я.

Гаишник заглядывает на мгновение к нам в салон через моё боковое окно. Мой адреналин зашкаливает, я чувствую потемнение, как растягивается момент… Дыхание сбивается, лёгкие словно гоняют воздух вхолостую, а кислорода нет.

Считаю про себя секунды… Раз… два… три…

Но нас не останавливают. И тяжело дыша, с мокрыми ладонями, скользящими по рулю, я проезжаю дальше, стараясь контролировать себя и не втопить как следует сразу после поста.

Минут десять едем в полной тишине. В моей голове хаос. Не понимаю, куда еду. Съезжаю на обочину. Вылетаю из тачки. Мне бы проораться, чтобы снять стрессняк и мандраж. Но я только дышу… глубже… медленней… Достаю сигарету. Тело непослушное… Лёгкие втягивают никотин…

Смотрю через лобовое на Николь, не веря своим глазам. Ебануться, как мы оба попали!.. Каждый по-своему. Но одинаково плохо.

Качаю неверяще головой, начиная наконец-то осознавать произошедшее.

«Так, короче…» — быстро соображаю я. Немного адеквата. План таков: везу к себе, узнаю телефон её отца, пишу ему всё, как есть. Что она в безопасности, самое главное. Что мне ничего не надо от них, я просто хотел защитить. И всё остальное, чтобы он понимал происходящее. Это же крышей можно потечь, если ребёнка украли, ещё и при таких обстоятельствах.

Маловероятно, что кто-то будет искать Николь у меня, там она будет в безопасности. Во-первых, по документам там ещё пустырь. Как и на пару километров в округе. Во-вторых, рядом никто не живет. И активных строек нет. В-третьих, ну кто свяжет Нику и меня, чтобы искать её там?

Отдышавшись и успокоившись, возвращаюсь в машину. Нику всю мелко трясёт. Зубы отстукивают дробь. Дотягиваюсь до пледа на заднем сиденье. Отдаю ей.

Нет, я понимаю, что не совсем от холода. Но мне кажется, что ей будет легче, если она укроется и так спрячется от меня. И от моих наверняка то жадных, то ошалелых взглядов. Потому что я хреново контролирую это сейчас.

Уже спокойней еду домой. Торможу у ворот. Тара радостно лает, вставая с той стороны передними лапами на забор и соскальзывая, я слышу характерный скрежет когтей о металл. Глаза Ники в ужасе распахиваются. Я снова беру её за руку. Теперь за запястье. Сжимаю. Ну… давай… проведи параллель. Это я! Не паникуй!

Но она, не моргая, вздрагивает на каждое гавканье Тары.

«Ты боишься теперь собак?» — вглядываюсь в её ослеплённые ужасом глаза. Глажу пальчики. Она и смотрит на меня, и не смотрит. Взгляд расфокусирован.

Блять… мне очень жаль! Но что же делать?

Я открываю ворота, загоняю тачку. Тара, заметив в машине постороннего, встаёт в стойку. Сосредоточенно стрижёт ушами и начинает рычать, опасно оскаливаясь. И я не могу дать ей команду, что это «свои». Она ещё не понимает меня настолько. Кладу руку на лоб. Дёргается от меня в сторону. Встаю перед ней, загораживая машину. Достаю из кармана её любимые витаминки. Демонстрирую. И она разрывается, не определившись в эмоциях и задачах — защищать от чужих или принимать еду и служить. Я ведь и свой для неё, и чужой. Рычит, нервно переминаясь с лапы на лапу. Пару раз щёлкнув пальцами, открываю пакет и протягиваю витаминки на ладони. Присаживаюсь. Настороженно забирает с руки.

Куда мне её деть? Клетки ещё нет. В недостроенном коттедже нет дверей… Надеваю ошейник и привязываю её понадёжнее за поводок к дереву. Недовольная. Порыкивает на меня. Показываю ей «сидеть». Не слушается. А вчера эту команду уже уверенно выполняла. Но здесь чужие, и она беспокоится. Территория уже присвоена.

Открываю дверь Нике, подаю руку.

— Нет! — упирается она. — Я не выйду, там собака…

Я бы поуговаривал. С удовольствием! И обязательно уговорил. Но…

Перехватываю её руку и тяну силой.

— Не надо, нет!! Пожалуйста! — захлёбывается она в панике, отбиваясь от моих рук.

Тара эту борьбу воспринимает как агрессию. И, яростно лая, рвётся с поводка.

Ну, пиздец!

Вытаскиваю Нику, сгребаю её, истерящую, в объятья. И просто крепко держу, чувствуя, как колотится её сердце. Зажмурившись, замирает, тихонечко и невнятно что-то жалобно причитая.

«Всё хорошо, девочка… — глажу её по спине. — Ты же со мной. Никакая собака тебя не тронет».

И мы стоим так. Меня накрывает от её близости и отключает тормоза. Мои горящие губы вжимаются в её висок.

«Не целовать!» — приказываю я себе. Не хватало ей сейчас ещё и домогательств огрести от меня. Как это ещё можно интерпретировать?..

Приподняв за талию и бёдра, доношу её до двери. Толкаю дверь и заношу Нику внутрь. Отпускаю, включаю свет. Качнувшись спиной к стене, Ника сползает на корточки, равнодушно глядя перед собой. Опускаюсь перед ней на колени. Беру в ладони её безвольное лицо… И дожидаюсь, пока сфокусирует взгляд.

«Всё хорошо. Я тебя не трону», — медленно и внятно произношу губами.