Швайнштерн за все это время не сказал ни слова, со скучающим видом поглядывая по сторонам. Протянутую руку он то ли не пожелал заметить, то ли просто опасался за свежий маникюр. Однако Гену это не обескуражило. Кому, как не ему, было знать, что главный здесь Юра, что бы там ни воображал себе этот напыщенный юнец.

– Приступим к делу! – воскликнул он. – Вам, молодой человек, сюда, в надежные руки наших операторов. Ну, а мы с тобой, Юр, зайдем ко мне и обсудим кое-какие детали.

– С удовольствием! – продюсер помог Швайнштерну справиться с дверью, а сам отправился вслед за Геной.

Артист вошел в полумрак студии. Впрочем, операторская была ярко освещена, и через уже упомянутое окно в помещении проникало достаточно света, чтобы не споткнуться обо что-нибудь в темноте. Швайнштерн уселся на специальный стул для исполнителя, надел наушники и пододвинул к себе микрофон.

– Ну, наконец-то! – обрадовался Виктор, завидев артиста, и щелкнул тумблером. – Добрый день!

Рита смотрела во все глаза и, казалось, тут же забыла те томительные часы ожидания, которые ей пришлось провести на неудобном гостевом табурете.

– Привет! – откликнулся Швайнштерн. – Что тут надо делать?

– Когда я подам сигнал, на табло перед вами включится обратный отсчет. Потом загорится оповещение: «Идет запись», и одновременно в наушники пойдет фонограмма. Вы должны приготовиться.

– Угу…

– Какую песню будете исполнять первой?

– «Белый лимузин».

– Добро. Готовы?

– Да.

– Стартую отсчет! – Виктор щелкнул тумблером своего микрофона, отключая любые звуки из операторской, и запустил фонограмму.

Дождавшись начала музыки, Швайнштерн запел:

– «Эх, ух, вот так! Лимузин! При делах!»

– Эх, ух? – недоуменно пробормотал под нос Виктор и переглянулся с Рудиком. Слова песни он слышал впервые. – Что за треш?

Рудик пожал плечами и немного подкрутил басы.

– «Это я, такой крутой! Лимузинчик белый мой!» – продолжал Швайнштерн.

– Стоп! – Виктор остановил музыку.

– Что такое?

– Вы не попали в ритм, когда пели «лимузинчик белый мой». Ударные прозвучали чуть раньше.

– Вот черт! – выругался Швайнштерн и добавил несколько витиеватых нецензурных выражений.

Рита покраснела, а Швайнштерн подмигнул ей и сказал:

– Давай еще раз фанеру.

Виктор послушно запустил отсчет по новой. А Швайнштерн снова запел. Однако уже не второй строфе фонограмму снова пришлось остановить.

– Не попадаете в ноты, – прокомментировал свое решение Виктор.

Швайнштерн снова выругался, на этот раз отборным трехэтажным матом. Начали с начала. Так продолжалось долго. Артист то не попадал в такт, то в ноты, то слишком спешил или отставал. Операторы сидели мрачные и раздраженные, и даже Рита, которой сильно хотелось в туалет, пригорюнилась в углу. Наконец, Швайнштерн не выдержал:

– Все! Перекур! – На самом деле он не курил, но выпить хотелось отчаянно.

– Хорошо. Десять минут, – согласился Виктор, в очередной раз поглядев на свои часы.

– Двадцать, – заспорил Швайнштерн.

– Ладно… – нехотя согласился Виктор.

– А где здесь туалет? – робко спросила Рита.

– Пойдем, провожу, – предложил Виктор.

– Да и я б не отказался, – вставил Рудик.

Все трое покинули операторскую, в суматохе забыв выключить микрофон.

Первой вернулась Рита. Она скользнула в свой угол и затаилась в полумраке операторской. Вся затея с посещением студии теперь не казалась ей такой уж хорошей идеей, как вначале. Рита устала и заскучала.

Ребята зашли буквально через минуту, обсуждая на ходу предстоящую запись.

– В конце концов, пусть поет по одной строчке, а мы потом сведем, – втолковывал Рудик. – Не впервой.

Виктор с сомнением качал головой:

– Нет, будет заметно.

– Да ну, брось! Я сделаю так, что пальчики оближешь. Иначе провозимся с этим Швайнштерном до утра, – продолжал настаивать на своем Рудик.

– Ну хорошо. Давай попробуем еще раз. Если не получится, пойдем твоим путем, – сдался Виктор. – Кстати, где этот придурок?

Студия была пуста, и друзья продолжили делиться впечатлениями.

– Нет, ну каков осел! – в сердцах сказал Виктор. – Мало того, что совсем не умеет петь, так еще и все время опаздывает.

– А как тебе эти его охи и ахи? – подхватил, смеясь, Рудик.

– В песне три ноты, ровно три! Я считал. И в те этот олух не может попасть. И фальшивит, как не знаю кто! И откуда такие берутся, скажи на милость?! Ни голоса, ни таланта, ни даже усилий минимальных прилагать не хотят. Прямо плесень какая-то на нашей эстраде! А все туда же, в звезды!