В конце концов он совсем запутался и решил составить план по соблазнению этого пончика в сахарной глазури. Просто так подойти и, как в детстве, сказать: «Ты мне нравишься, давай дружить» — он категорически не мог. Привычка думать по-восточному прочно осела в мозгах и предполагала извилистые, как русла рек, планы по завоеванию этой неприступной крепости. К слову сказать, он, любивший негу, созерцание и неспешность, в Азизе ценил совершенно противоположные качества. Но, кажется, именно они и привели к разрыву. Возможно, именно поэтому, положив глаз поначалу на Олби, он как-то незаметно для себя переключился на совершенно непохожего на своего бывшего Вуди. Иногда и сам ловил на себе заинтересованные взгляды сексолога, но с его опытом он прекрасно понимал, что это всего лишь интерес исследователя к еще не наколотой на иголку бабочке. С этим надо было что-то делать.

К обещанному свиданию, помимо нарезок фруктовых и ветчинных, шампанского и белого вина, доставили устриц на льду. Ужин на крыше, при свечах должен был стать самым романтичным вечером за все время отношений Тима с кем-либо, но маленькие выродки в костяном панцире испортили все, что могли.

— Как их есть, ты знаешь? — спросил Боб сразу, потому что принесший дары моря в сумке-холодильнике курьер сообщил, что есть их нужно в течение двадцати минут с момента подачи, пока они не издохли.

— Я не знаю, — сдвинул брови Тим. — Давай спросим у инета.

Первый же запрос выдал восторженный опус: «Специальной вилкой деликатно, чтобы не расплескать жидкость, отделяют моллюска от раковины. Бывает, что уже на кухне срезают ствол, который их связывает, тогда это вообще легко. Поливают лимонным соком или винным уксусом — на выбор. Круче всего проглотить моллюска одним махом, вместе с соком, но если устрица очень большая и края у нее неровные, а так обычно и бывает, то есть шанс немного пролить и испачкать свой безупречный костюм. То есть в этом случае можно сначала съесть моллюска, а потом выпить драгоценную влагу. Запить белым сухим вином — возможно, с легкими фруктовыми нотками, чтобы уравновесить кисловатый, морской привкус железа и замкнуть картину идеального бытия».

— Ебать-колотить, — произнес Тим, пряча телефон обратно в карман. — Давай картину блятия замыкать скорей, а то реально подохнут.

Сначала Боб держал моллюска, а Тим пытался аккуратно, как советовал шеф-повар из видеоурока, раздвинуть створки тонким острым ножом. Но чертов слизень, раненый этим самым инструментом, истек соком раньше, чем его вынули, и тогда уже Тим держал моллюска, а Боб ковырял его тупым круглым ножом. Тим, видимо от волнения, выпустил раковину из рук, и она, как ракета, стартанула в звездное небо, упав, судя по звуку, в вольер с павлинами. Птицы завозмущались.

— Заткнулись все! — заорал внизу Харви, и, судя по наступившей тишине, присели не только птицы, но и шумевшие у дома альфы, и Боб робко спросил, вытирая руки салфетками:

— Чего это он? Я думал, все спят уже.

— Это сюрприз. — Тим постучал устрицей о край стола, вздохнул. — Должен был быть, после ужина. Но раз уж так пошло, то… — Он поднялся, подошел к краю крыши, замахал руками и крикнул: — Эй, ребята, начинаем!

Прожекторы, скрестив лучи, высветили внизу возню, которая вскоре обрела форму: Харви и Олби лежали на террасе внизу странным углом, соприкасаясь макушками, Говард, вытянув руки, расположился боком, касаясь спины свернутого бубликом Дарена, прочие участники тоже были согнуты и скручены, упираясь напарнику по букве то в зад, то в подмышку, то в пах. Боб, прочитав «люблю», сложенное из мужиков в свете прожекторов под романтическую музню, обернулся к Тиму.

— Ты… Я…

— Короче, я тут подумал… — Тим подергал пальцами себя за нос, потом почесал макушку, переступил с ноги на ногу. — Ты мне правда башку снес, как текила, как… Короче, ты классный. Ты… Я…

Целовались они так долго, что устрицы все равно погибли, а потом есть их было нельзя, поскольку отравление белком считается самым опасным, да и, честно говоря, влюбленным не очень-то и хотелось.

Насмотревшись на чужие сюси-масюси, взгрустнули сразу пятеро: Брюс, который начал забывать запах парфюма своего омеги и его нежные руки, Говард, который начинал подозревать, что с Брюсом будет сложно, ведь тот шарахался от него, стоило приблизиться на метр, Джесси, который начинал инстинктивно облизывать губы в присутствии кого-либо из парочки летчик-художник, сам художник, растерявший апломб, и летчик, испытывающий состояние острого дискомфорта оттого, что Дарен страдает. И если Брюс снова свалил в тренажерку, Джесси отправился заедать переживания салатом из курицы, вытащенной из сваренного таки им супчика, Дарен взял альбом с углем и ушел на крышу, то Харви и Говард, простые, как пуговки на кителе, впали в уныние.

— Бывает же такое — раз, и все сразу так хорошо, гладко, как у Тима, — вздохнул Харви. — А у меня все через жопу.

— И у меня, — поддержал Говард.

Они сидели на террасе перед домом, смотрели в темноту и вздыхали по очереди, даже разговаривать было лень, но достаточно было и того, что просто уютно сиделось.

— Ладно, это все хуйня, — махнул рукой Харви, который не мог долго пребывать в унынии — Говард в этот раз специально засек, ровно три минуты и двадцать семь секунд. — Пока мы живем, мы… Что это за бугры?

Говард, всмотревшись, тоже увидел свежие холмики земли на ровном и прекрасном еще вчера газоне, который сейчас был испоганен.

— Похоже, крот, — сказал он, приподнимаясь и оглядывая зеленый луг с ровно постриженной травкой, тянувшийся до самого леса.

Харви, вскочив, устремился к буграм, не подозревая, что подземный вредитель постарался на совесть, изрешетив грунт под зеленой и сочной — еще вчера — травой так, что летчик, опрометчиво наступив на рыхлый холмик, провалился ногой в дыру, споткнулся и пропахал носом следующий точно такой же.