Пока Мийол судорожно пытался сдержаться и не захохотать, как «раскашлявшийся» Рикс, Суртанто перевела дух и закончила совершенно не смешно:

— Ненавижу зубатых мразопакостей! В следующий раз, как только увижу, первая им головы сворочу набок!

— А ты их увидишь? — не удержался Рикс.

— Увижу. Дядька Гарс меня учил, как невидимок видеть, только я тогда не поняла, зачем оно. Сейчас понимаю. Как тётя Корте дедулю вылечит, сразу быстро-быстро к дядьке Гарсу пойду и попрошу научить снова. И учиться буду твёрдо.

— Это правильно, — подытожил Хантер, пока внутренняя плита шлюза ползла вверх. — Надо учиться, учиться и учиться. Мне отец так говорил.

— Хороший у тебя отец, — сделала вывод гномка. — Умный. Слушайся его, как я деда.

— Угу… налево и вниз, говоришь?

— Да, дядька маг. Давайте за мной, я всё-всё покажу!

На территории заставы тот кусок тоннеля, что между шлюзовыми опускающимися плитами из искусственного камня, продолжался — вплоть до такого же шлюза по другую сторону. Но сами ходы и помещения заставы прятались по сторонам, а также — частично — сверху и снизу. Для многих людей они показались бы низковатыми; к счастью, даже Риксу, самому высокому из их тройки, пригибаться не приходилось.

А во владениях «тёти Корте» этого не потребовалось бы даже Круглому с его четырьмя локтями роста. Здесь он не достал бы до свода даже рукой в прыжке. Зайдя внутрь, Мийол во все глаза уставился на первый увиденный образчик гномьего интерьера.

Гномы знамениты своим мастерством работы с камнем. В самой-то методике нет ничего секретного или таинственного: грундреп — артефактный Размягчитель Скал — для придания камню временной текучести и возвращения твёрдости, когда надо; парный ему аргезн — артефактный Скульптор Формы — для того, чтобы изменить геометрию камня на нужную. В минимальном исполнении это некоммутируемый комплект предметов четвёртого уровня, у гномов чаще пятого. Люди тоже такими пользуются. Но только гномы умеют применять грундреп на, скажем, граните таким образом, чтобы кварц и полевой шпат размякли, а слюда осталась твёрдой. Или наоборот. Только гномы могут смешать и вылепить аргезном получившуюся смесь так точно и тонко, что частички слюды образуют на поверхности стеклянистую, чуть ли не полированную гладь, под которой как бы сам собой возникнет сложный абстрактный узор, или ростовой портрет, или пейзаж, или ещё что-нибудь этакое. То есть человек-то тоже на такое способен… но за много подходов, активно расходуя накопленную артефактами Природную Силу. А гномы — чуть ли не походя, в один приём. Там, где человек будет долго работать над детализацией барельефов и горельефов, упорно добиваться точности линий, стремясь приблизить очертания статуи к оригиналу — гном потратит немногие минуты, пользуясь своим преимуществом: превосходным пространственным мышлением.

Эта пара, грундреп и аргезн, предопределила особенности гномьих стилей. Они бывают разные, на самом-то деле, различаясь ничуть не меньше, чем базальт и мел, яшма и песчаник, гипс и уголь. Но все гномьи архитектурные стили, и не только когда речь идёт об интерьерах, тяготеют к имитации естественных линий, надёжности (что обеспечивается сводами, а в особенно крупных подземных объёмах — монументальными колоннами), сращению как-бы-натурального и явно-сделанного, обилию не всегда красивых, как на человеческий вкус, но неизменно продуманных мелких украшений. Притом на последние гномья фантазия не скупа, их Формовщики нередко используют пару грундреп-аргезн как заменитель полноценной мистической печи, внедряя внутрь каменных массивов рунические матрицы, что попроще; тогда каменную статику дополняет ещё и динамика разных магических эффектов, включая комбинированные.

Уголок врачевания и алхимии на девятой заставе иллюстрировал всё это достаточно ярко. Если прямо около входа и в десятке шагов от него санитарная зона не отличалась от обычного помещения, и о его искусственном происхождении напоминали разве что слегка вогнутые лежанки-возвышения из вспененного камня, накрытые войлочными попонами для тепла и мягкости, то дальше… о! Дальше, причём без чётко выраженного перехода, начинались чудеса.

Причём у дальней левой стены чудеса заканчивались уголком чуть облагороженной известняковой пещеры (которой посреди массива метаморфических пород естественным образом возникнуть, конечно, никак не могло): сталактит со звонко и размеренно капающей с него водой — похоже, замена метроному — плюс тройка сообщающихся чаш-бассейнов. Всё это обрамляло изумительной красы и хрупкости сверкающее кружево на стенах, подчёркнутое сиянием пары «вечных» шаровидных светильников (один жёлтый, второй зелёный).

А у дальней правой стены размещались чудеса рукотворные: вырастающие прямо из стен каменные полки, уставленные разноразмерной алхимической посудой, П-образный стол, на котором лежали в хаотичном с виду порядке различные инструменты, приборы, артефакты, ступки с пестиками, банки из почти чёрного стекла, кюветы, ящички, куски каких-то минералов и тому подобные вещи. В саму же стену гномьи искусники встроили большой вытяжной шкаф, где прямо сейчас булькали сразу две дистилляционных установки, по центру — трёхсекционный атанор и по правому краю среднюю мистическую печь, на данный момент, впрочем, не активную.

— Тётя Корте! — закричала Суртанто, едва зайдя в санитарную зону (и, не в пример Цепкому с Точным, не притормозив). — Ты где?! Помоги дедуле!

На крик прямо сквозь сплошную стену — то есть, конечно, через весьма достоверную её имитацию при помощи стационарной иллюзии — вышла та самая ученица Магистериума Начал. Похоже, она уходила на личную территорию, чтобы по-быстрому перекусить. Её торс, руки и ноги до колен прикрывал зелёный с синими вставками лабораторный халат, верх головы — синий рабочий платок. Временно снятые защитные перчатки оттопыривали карманы халата, а тканевую маску она опустила с лица на грудь. От бровей её остались только две короткие чёрные щётки, что выдавало особу, не склонную к избыточной заботе о своём внешнем виде, зато привыкшую соответствовать требованиям безопасности при работе с ядовитыми, горючими, едкими и иными небезопасными субстанциями.

Судя по достаточно светлому оттенку кожи, тёте Корте ещё не исполнилось семидесяти.

— Ма корге, Суро… — начала она не очень внятно.

Почему — понятно: в левой руке она сжимала половинку надкушенного пирожка с грибами. Однако, увидев зашедшую следом за юной гномкой внушительную процессию — два человека, алурина без маскировки, здоровенный синий змееподобный магический зверь, несущий на загривке почтенного Чидвара, плюс пара замыкающих процессию бронированных гномьих Воинов — в момент проглотила недожёванную часть пирожка и переключилась на низкую речь: