В отличие от людей в грязно-белых халатах из машины «Скорой помощи» совсем молоденький на вид собачий доктор излучал любовь и сострадание.

– А что с нами случилось? Подрались? Кладите сюда на стол. И намордничек снимите – ни к чему он сейчас. Вон, какая симпатяга! А как нас зовут?

– Вообще-то, мы не дрались. Мы не на прививку от бешенства. Она на меня упала. Нечаянно. – Я осторожно уложил собаку на покрытый простыней стол и принялся расстегивать намордник. – А зовут нас Виктор Эдуардович.

Молодой человек рассмеялся.

– Да я про вашу собачку спрашиваю. Но все равно – очень приятно.

Да я, в общем-то, понял. Вот только не знаю я, как нас всех зовут. А если признаюсь, что собака не моя, а неизвестно чья, не пошлет ли он нас подальше? Опять же, на прививки от бешенства, например.

– Собачка хорошая, – неопределенно ответил я и по-хозяйски положил руку ей на голову. – Не кусается, и слюни не текут. И вас не укусит – не бойтесь, доктор.

– Я не боюсь. Правда, иногда бывает – кусают. Не от злости, а от боли. Предупреждают об осторожности. Так как зовут собачку-то?

Он бестактно настаивал, хотя я уже дал понять, что вопрос мне неприятен. Тем более, что кроме Тузика и Мойдодыра, как назло, ничего в голову не приходило. Кличка «Мойдодыр» слишком уж ассоциировалась с прививками от бешенства. Я решил не оригинальничать и выбрал Тузика.

– Тузик? – крайне удивился доктор и посмотрел на меня с ярко выраженным недоверием. – Странно…

Ч-ч-черт, надо было все-таки сказать: «Мойдодыр»!

– А ничего странного. Такое старинное русско-собачье имя, – пояснил я. – Сейчас в моде все традиционное, полузабытое, так сказать…

– Странно… – Посомневавшись пару секунд, он положил ножницы на стол и приподнял собаке заднюю лапу. – Ну, конечно, я и так вижу. Морда такая аккуратная и осанка, и структура… Хм… Первый раз слышу, чтобы Тузиком назвали овчарку, да еще и девочку.

– Девочку?… Ну и что? Девочка Тузик. Звучит неплохо, да? Даже кокетливо. Как в фильме: «Ее звали Никита». Вообще-то, я перед тем, как кличку придумать, под брюхо ей не заглядывал, – пробормотал я в свое оправдание.

– И до сих пор не заглядывали? – с иронией поинтересовался доктор и принялся разрезать грязный бинт на лапе. – Вы ее еще не вязали?

Тут уж настал мой черед удивляться.

– Что не делал?

– Я спрашиваю, вы вашу собаку еще не вязали?

Я длинно-длинно, с досадой выдохнул.

– Еще раз объясняю вам, доктор: мы не дрались. Она упала, я ведь, кажется, так сказал? И до этого она не нарушала законов Российской Федерации. За что же ее вязать?

Но доктор мои объяснения не слушал. Размотав бинт, он наклонился и внимательно изучал рану. Что-то ему не понравилось, и он снова засомневался.

– А ранение-то у вашей собачки огнестрельное. И вот здесь, на голове кожа разорвана – тоже, похоже, след от пули.

– Так что, теперь ее за это вязать? – не унимался я.

Он почувствовал мое раздражение и, пожав плечами, пошел на попятную.

– Да нет, можете не вязать – это ваше право. Просто вы говорите, что собака на вас упала… или прыгнула? Вы не знаете, откуда у нее пулевые ранения?

– Не знаю! Возможно, я бы и успел всадить в нее две пули налету, но я забыл свой «Смит и Вессон» под подушкой у Толстозадой Молли. Вы задаете так много вопросов, доктор, как будто видели портрет этой собаки на стенде «Их разыскивает милиция». А несчастная Тузик, тем временем, уже почти целый час умирает, и никто не собирается оказывать ей помощь.

Парень взглянул на меня, и в его глазах промелькнула обида.

– Но я как раз этим и занимаюсь. Вы пока присядьте, Виктор Эдуардович. Я ведь просто так спрашиваю, чтобы вам не скучно было. И собаке спокойнее, когда ваш голос слышит.

Мне стало стыдно.

– Извините, доктор, – проворчал я, затихая. – Извините, я разволновался. Какая-то сволочь стреляла в мою собаку, а я об этом даже не знаю. Она выздоровеет? Вы представить себе не можете, как ее любят все петербургские детишки.

Он неопределенно хмыкнул и потянулся за ватой.

Собака была, конечно же, девочкой, потому что доктор не только обработал и смазал раны, но и общупал ее всю, от шеи до живота, посветил в глаза и залез в пасть. Она не протестовала. Только когда он попытался снять с нее ошейник и просунул пальцы под толстую кожу, она забеспокоилась, приподняла голову и прижала его руку нижней челюстью к плечу. Доктор передумал и оставил ошейник на месте.

Закончив, он стянул с рук тонкие резиновые перчатки и снова улыбнулся.