— И не досмотрела ни разу. Малышня же как смотрит — надел он кольцо на ветку, невеста ожила и песню спела, перекрутили и опять смотрят, раз пятьсот. Я так и не знаю, кто ее убил.

"Труп невесты" досмотрела. А потом мы занимались тем, чем хотел муж…

— Знаешь, Павел…

— Знаю, Шарли, знаю, что скоро я опять стану папой.

Уже давно увидел то сияние, что заполняет ее, когда она беременна. Все понял даже раньше, чем она. Буду с ней очень заботлив и нежен, ведь моей Лотточке уже сорок четыре.

— Нам надо поговорить, ты еще не все знаешь.

— Знаю, мой адвокат уже готовит документы.

— Павел, так просто невозможно, ты ведь даже не пытаешься обсуждать мои решения, ты их просто принимаешь и все.

— Они правильные. Малышей надо забрать, и ты, и я знали Любу и Васю, никто и предположить не мог, что они так рано погибнут. Раз родственники малышей не захотели забрать, заберем мы. Дом у нас большой, а нашей любви хватит на всех.

— А есть хоть что-то, что ты не знаешь?

— Есть.

— И что?

— Я не знаю, как бы жил без тебя, дорогая.

— Замечательно бы жил, жил не тужил.

— Не хочу я так. Меня мой цыганский табор устраивает, а главное, я счастлив.

— И почему же мне так повезло с мужем?

— Это мне повезло с женой. И вопрос закрыт.

Пока я млела от его слов, Греков упер с моей тарелки "бедного рыцаря" и довольный, как кот, уплетал его за обе щеки.

Ася гладила меня по волосам и пыталась успокоить.

— Ты же все знала, когда усыновляла его.

— Знала. Но это не уменьшает боль, Ася. Ты все равно надеешься, что все будет хорошо.

— Врачи говорили, что Игорь только до двенадцати лет доживет, а он прожил семнадцать. Потому что и ты, и Павел его так сильно любили. Лотта, ты все сделала, что могла.

Все, что могла. Как же это обреченно звучит.

Да, они все знали, знали, что он неизлечимо болен, знали, что проживет недолго, но не отказывать же из-за этого в любви маленькому человечку. Все они знали, но надеялись, что удастся победить, что медицина сделает рывок и спасет.

Не получилось.

Даже если ты все знаешь и готов, все равно больно, страшно и несправедливо.

— Спасибо, Ась, я к Пашке пойду, он там совсем один. Ему хуже, чем мне.

Шарлотта лежала на постели и не шевелилась, бледная, безжизненная. Я так старался, чтоб эта восковая бледность никогда не появлялась на ее лице, но… А казалось, что два года назад было самое страшное, мы пережили, выбрались, вернулись к жизни. И вот сейчас она лежит, обессилев. И я ничего не могу сделать.

— Паш, не переживай, со мной все нормально. Я просто хочу побыть одна. Завтра встану. Иди, отдохни.

Из комнаты вышел. Сел рядом с дверью. Страх, что она может не выдержать, уйти, льдом застыл между лопаток.

Завтра, завтра я встану. А пока… пока мне нужно взять себя в руки.

Опять журналисты влезли в нашу жизнь. В жизнь детей. Появились родственники мальчишек, обвинили нас с Павлом в том, что мы их украли. И полилось…

Боже, дай мне сил вести себя достойно. Не истерить, не бежать подальше от всего этого. Все пройдет. Все встанет на свои места. Мои дети всегда будут моими. Даже если появится еще когорта всевозможной родни. Просто мне нужно успокоиться. Все пройдет. А вот воспоминания о том, что я неврастеничка, останутся. Детям не должно быть за меня стыдно. Все разрешится. Сон забрал меня к себе на несколько часов. Проснулась абсолютно спокойной… и голодной. Прошмыгну на кухню, сворую чего-нибудь вкусненького и к мужу под бок.

— Это что за сидячая забастовка?

Все мое семейство сидит в коридоре.

— Раз все в сборе, пошли пить чай.

Даже Нина Васильевна беспокойно вглядывалась в мое лицо, потом облегченно улыбнулась, но к плите так и не подпустила.

Ночные посиделки, что может быть лучше.

Греков привычно просматривал новости, довольно хмыкнул, уже знает о том, что не сдержалась. Малоадекватная особа на презентации фильма обозвала меня воровкой, смолчать не смогла — если воровка, то могу сожалеть только о том, что так мало украла. "Сожалею, что мало украла" тут же разнесли доброхоты.

— Действительно, мало. Может, еще украдем?

— Уверен?

— Да.

— Разве я могу с тобой спорить.

— Можешь. Но разве есть о чем?

Мы поехали за парой малышей, а забрали пару подростков, сестра и брат — Наташка и Валерка, недавно осиротели. А наш адвокат сиял на всех ток-шоу и с радостью давал кучу интервью за нас, ведь зал суда давно не был местом для риторики, а очень хотелось иногда почувствовать себя Кони или Плевако.

Странно, но я совсем не ощущала себя бабушкой, моей младшей дочери, Эмме, всего тринадцать, а у меня уже есть внук, пухлый, краснощекий — Павел. По этому поводу все наше большое семейство и собралось на вилле, каждый уже подержал малыша на руках, каждый пытался найти сходство с собой. А внук был такой замечательный, что был похож на каждого, кто был рядом. И на меня, и на Павла, и на маму, и на папу, и на всех теть и дядь вместе взятых.