Фигатнер подумал и приписал:

"Покойный С. К. Терьян объяснял нападение целью грабежа. Бумажник его чудом остался невредим. Редакция "Трудового Батума" выражает ему свое соболезнование, возмущенная по поводу неслыханного преступления, и пожелание скорейшего восстановления нарушенного здоровья".

Фигатнер поставил наконец точку. Капитан растерянно поглядел на Зарембу:

– Ну, что ты об этом думаешь?

Заремба снова почесал шилом за ухом.

– Пожалуй, его дело,- ответил он с сомнением,- Виттоля дело, надо полагать.

Капитан отвел Зарембу в сторону и рассказал ему вчерашнюю историю. Заремба сощурил глаза, поковырял шилом стол и наконец ответил:

– Ну, и сукиного же сына... Жаль, что ты его не кокнул. То-то он около нас вился глистом. Раньше все "товарищ метранпаж", а потом "Евсей Григорьевич". Теперь слушай. Я сегодня заболею лихорадкой денька на три, и за эти три дня мы должны его взять - этого сволочугу Виттоля - голыми руками.

Во время этого разговора в типографию прибежал редактор Мочульский. Он правил заметку Фигатнера, фыркал, как кот, и возмущался.

– При чем тут "причем"?
– фыркал он и черкал снизу вверх карандашом.-Что это "заползши за живую изгородь"! Зачем эта "рабоче-крестьянская мудрость и проходные комнаты"? Когда вы научитесь грамотно писать?!

Фигатнер стоял у стола и бубнил:

– Двадцать пять лет работаю, как арестант, и в результате неграмотный. Стыдно вам, товарищ Мочульский. Если вы, конечно, боитесь, так вообще выкиньте эту заметку в корзину. Выкиньте к черту, всю, чтобы ничего не было, пожалуйста, выкидывайте, будьте настолько добры!

– Отстаньте,- махнул Мочульский рукой,- не зудите над ухом.

Капитан спустился с Зарембой вниз в машинное отделение. Они сели на подоконник и задумались: надо было выработать план действий решительных и быстрых.

– Вот что,- придумал наконец Заремба.- Я схожу в больницу к Терьяну, прикинусь дурачком. Может быть, совпадение, черт его знает. Может, тот самый, что стрелял в тебя, и в него ахнул. Как думаешь?

Капитан с сомнением покачал головой. Он думал было рассказать о курдянке, но спохватился,- этой темы он касаться не хотел. Он понимал, что есть вещи, о которых говорить нельзя,- иначе тебя сочтут или лгуном, или помешанным.

– Ну что ж,- согласился он.- Валяй.

– Иди ко мне.- Заремба дал капитану здоровенный ключ.- У меня оно как-то безопасней. Я приду часа через два.

Капитан пошел на Барцхану. На шоссе его обогнал пароконный извозчик. В фаэтоне сидели турчанки в черных, глухих чадрах. Извозчик оборачивался с козел в ссорился с ними, показывая кнутом в сторону гор.

Обогнав капитана, он остановился, повернул и помчался обратно в Батум. Турчанки колотили его по спине, визжали и дергали за плечи. Капитан с любопытством наблюдал эту сцену.

Извозчик снова повернул и промчался мимо капитана к Барцхане. Турчанки сидели спокойно. Потом шагах в ста от капитана экипаж остановился. Капитан подумал: уж не охотятся ли за ним, и замедлил шаги, разглядывая турчанок. С воплями и слезами они вылезли из экипажа. На земле они были неуклюжи и тучны, как откормленные куры. Капитан осторожно подошел, турчанки повернулись к нему спиной. Извозчик зло выговаривал им, скручивая папиросу.

– В чем дело?
– спросил капитан.

– Торгуются!
– закричал извозчик.- Сговорились в Орта-Батум за два рубля, в дороге старуха начала торговаться. Дает полтинник. Я их повез обратно, опять согласились, я повез в Орта-Батум, опять торгуются, я опять в город - плачут, дадим два рубля. Что такое! Высадил их. Иншаллах! Пусть сидят здесь до вечера.

Подошел крестьянин, похожий на галку,- черный и страшный. Он сказал капитану:

– Что делать? Турецкая женщина не может пешком ходить: муж убьет. Нельзя пешком ходить, ва-ва-ва, чего теперь делать!

– Что ж ты, сукин сын,- сказал капитан извозчику,- смеешься? Вези сейчас, а то номер спишу.

Извозчик что-то гневно заговорил по-турецки. Старуха повернулась к капитану и завыла скрипучим голосом.

– Тебя ругает, кацо,- перевел крестьянин.- Зачем ты, гяур, трогаешь турецкую женщину. Увидят турки - худо будет.

Капитан плюнул и пошел дальше, сказав напоследок извозчику:

– Ты чего там наплел, обезьянщик. Номер твой я запомнил. Вот Азия, будь она четырежды проклята!

Около дома Зарембы извозчик с турчанками догнал его, остановился и сказал:

– Видишь, везу. Ты в милицию не ходи, ничего с ними не будет.

– Ну, валяй, валяй, пес с тобой.

Одна из турчанок подняла чадру и взглянула в лицо капитану. Чернота чадры оттеняла ее жаркий румянец. Удлиненные глаза ее смеялись.