Но я был валедоктирианом, и теперь, вместо того, чтобы сидеть со своими одноклассниками на месте, я должен буду подняться на сцену и произнести речь. Сам выпуск происходил вне кампуса, так как у нас не было места, где его проводить. В моем выпуске было 660 человек, если прибавить к ним 4–5 членов семьи, то понадобятся места почти для четырех тысяч людей. Поэтому наш выпуск было решено провести в общественном колледже Эссекса, на отдаленной части пригорода.

Я не был уверен, что хочу кого-либо приглашать, кроме разве что Джины. Как только я выехал из дому, то поменял свой адрес в базе данных школы. Однако, до массивных баз данных еще было далеко и школьные записи состояли из кучи бумажек, некоторые лежали в школе, некоторые в Совете по образованию, другие же разнеслись по местам вроде справочной. Прежде, чем я сумел решить нужны ли мне гости, позвонила мама и сказала, что получила билеты. Я лишь тихо пожал плечами и заказал еще один билет для Джины.

Над речью пришлось поломать голову. Когда мне было семнадцать в первый раз, я ужасно боялся публичных выступлений. Так было до моего поступления на магистратуру делового администрирования, где нужно было много говорить о бизнес планах и презентациях. Там я свыкся с этим.

Сейчас же я совсем не переживал о том, что буду выступать. Меня лишь волновала акустика. Школа предоставляла несколько заготовленных тем заранее, с кучей дерьма о том, как мы все идем в светлое будущее и прочем бреде.

Мне такое не нравилось и когда я наконец-то определился с речью, то не был уверен, что школа мне позволит её произнести. Но меня это не испугало и я всё же написал её, после чего подал директору. Он прочитал её, а затем перечитал еще раз.

– Ты правда хочешь выйти на сцену и сказать вот это? – спросил он.

– Хочу.

– Так ты много друзей не найдешь.

– Может поэтому мне и нужно это сказать.

Он грубо глянул на меня и расписался на ней. Потом, со словами "Это твои похороны" передал её мне.

Настало время говорить. Мы все вошли в зал вместе, в алфавитном порядке, но я шел спереди и направился прямо на сцену. Со мной вышло несколько других людей в мантиях и шляпах, вместе с приглашенным гостем, местным политиком или типа того. Мы поднялись, мальчики справа, девочки слева и сели на стульях прямо перед сценой. Родители сели сбоку, на скамьях. После того как все высказались, но до момента когда нам вручали дипломы настал мой черед говорить. Я встал и пошел к подиуму, больше переживая о том, чтобы не запутаться в мантии, чем о чем-либо еще. Моя была очень длинной и волочилась по полу. Я встал на подиум, вытащил свою речь и оглянулся. Глубокий вдох. Время шоу! Сейчас я потеряю всех друзей за последние четыре с плюсом года.

Когда меня попросили сегодня попросили произнести речь, то мне стало интересно о чем я должен говорить. Какое наследие оставит после себя наш класс и, что еще более важно, какое наследие оставить после себя наше поколение. Как нация мы быстро приближаемся к третьему столетию существования. Готовы ли мы, как поколение, справиться с этим?

Две сотни лет назад, поколение Американцев с именами вроде Вашингтона, Джефферсона и Адамса уже говорили о своем наследии. Они объявили независимость, сражались на войне, написали конституцию и построили новую страну. Их наследие – служение и cамоотверженность.

Восемьдесят лет спустя, еще одно поколение американцев спорило о будущем новой страны. Произошла еще одна война, но в результате отменили рабство и завоевали континент. Их наследие – служение и cамоотверженность.

Здесь нужно быть осторожным. Мэриленд все еще находился к Югу от линии Мэйсона- Диксона, и хоть гражданская война закончилась более, чем сто лет назад, некоторые до сих пор называли её "войной северной агрессии". Как-то в город приехал новый священник и поставил гимн республики во время воскресной службы. Шесть человек поднялось и вышло из церкви!

Поколение наших родителей пережило великую депрессию, победило Тодзио, Муссолини и Гитлера, а затем отправило человека на луну.

Их наследие – служба и жертва ради страны.

Теперь наш черед. У нас даже есть название "Бэби Бумеры".

Это люди, что были рождены между 1946 и 1964-м годами, и мы с вами прямо посередине. Наши родители пережили Депрессию, после сражений во второй мировой войне и Корее решили приехать домой, расслабиться. Вот мы и результат. Как группа, мы самые многочисленные, самые богатые, самые привилегированные и обласканные среди всех Американцев, что когда-либо рождались. Я смотрю на наше наследие – и оно меня не впечатляет.

Если нет света мы жалуемся, что не можем посмотреть наше любимое ТВ-шоу, в то время как мой отец был рожден в фермерском домике без света и воды. Мы жалуемся о войне и жжем свои повестки в армию, но моя мать, ездив на отпуск, смотрела за тем, как немцы жгли корабли. Однажды наших родителей признают величайшим поколением, а нас – кучкой нытиков и ублюдков! Если предыдущие поколения оставили нам свою службу и жертвы, наше – лишь претензии на них!

Ладно, я украл строчку про величайшее поколение у Тома Брокава, но к тому моменту как он напишет это в будущем – здесь уже никто не вспомнит. А еще директор хотел, чтобы я упустил слово "ублюдки", я сказал, что так и сделаю, но почему-то оно осталось.