– Твердо, товарищ Дзержинский!

Суровое лицо Дзержинского потеплело.

– Товарищ Лафар обсуждался на партячейке завода, - сообщил он, обращаясь к присутствующим.
– Обсуждение было бурным.

– Вы уже знаете?
– удивился Мишель.

– Конечно. Нет, я не провидец. На собрании был наш товарищ.

Дзержинский кивнул на сидевшего у края стола человека в кожанке и галифе, обшитых кожей. Был он высок, бритоголов, хмур и сосредоточен. Лишь глаза - ясные, васильковые, как у ребенка, - своим неистребимым светом разгоняли тучи на его лице.

– Тут секретарь пишет, что вы наизусть знаете многие произведения Ленина, - продолжал Дзержинский.
– Преувеличивает?

– Преувеличивает, - подтвердил Мишель.
– Но некоторые действительно знаю.

– С идеями анархистов знакомы?

– "Записки революционера" Кропоткина перечитывал не раз.

– Это кстати, - оживился Дзержинский.
– Может быть, товарищи, обратился он к чекистам, - для начала подключим товарища Лафара к арестованным анархистам? Как, товарищ Петере?

– Согласен, - поддержал его человек, то и дело взмахивавший черной шевелюрой.
– Выдержит экзамен, - - значит, не ошиблись!

И Петере, в упор посмотрев на Мишеля, озорно подмигнул ему.

– Возьмете его под свою опеку, товарищ Калугин?
– обратился Дзержинский к бритоголовому чекисту.

– Пусть пришвартовывается, - откликнулся тот.

– Вот и отлично. А как вы себе мыслите предстоящую работу?
– спросил Дзержинский Мишеля.
– Хотя бы в общих чертах?

– Видимо, надо отделить пшеницу от плевел?
– предположил Мишель.

– Верно, - одобрил Дзержинский.
– Там наверняка немало таких: вывеска "анархист", а под ней - монархист.

– Товарищ Дзержинский... Я все выполню. Постараюсь. Только потом... Дадите мне настоящее задание?

Хочу проникнуть к контрреволюционерам, разгадать их планы. Рисковать жизнью во имя мировой революции!

– Предупреждаю: любое задание ВЧК - настоящее, - строго ответил Дзержинский.
– Нам нужны смелые, преданные люди. Много смелых, преданных людей, - повторил он, подходя к Мишелю.
– Постойте, а что это за письмена?

– Это?
– Мишель не смутился: слишком любил поэзию, чтобы стыдиться этой любви.
– Стихи, товарищ Дзержинский. Бумаги нет, записываю, чтобы не забыть.

На газетах, на спичечных коробках. Вот на козырьке записал...

Он едва не проговорился о своей мечте - о том, что хочет, чтобы его стихи летели над рядами красногвардейских отрядов, чтобы их шептали женщины, провожающие на фронт своих сынов, горланили мальчишки, бредившие подвигами и славой.

– Стихи собственного сочинения?
– с интересом спросил Петере.

– Конечно!

– А я уж, грешным делом, подумал - шифр, - пошутил Дзержинский.
– Что же здесь написано?

– Ни голод не страшен, ни холод, ни прах - грядущие зори пылают в сердцах!
– прочитал Мишель, и в ушах его вновь зазвучали слова секретаря ячейки: "Ко всему прочему - стихи..." Что скажет сейчас Дзержинский?

– Значит, в ВЧК будет свой поэт, - как о чем-то совершенно естественном произнес Дзержинский.
– А это вам для стихов.
– Он взял со стола маленькую записную книжку и протянул Мишелю.

– Спасибо!
– растроганно поблагодарил Мишель.

– С вамп побеседует товарищ Петере, а потом поступите в распоряжение товарища Калугина.
– Дзержинский помолчал, как бы отделяя все, что им было сказано до сих пор, от того, что собирался сказать сейчас.
– Главное помните, что вы встали в ряды неподкупных, верных бойцов. Революция обнажила карающий меч - ее вынудили к тому классовые враги. Доверить его она может лишь людям, преданным ей до последней капли крови, до последнего вздоха!

Мишель неотрывно смотрел в лицо Дзержинского, охваченный его волнением.

– Желаю успеха, - сказал Дзержинский.

Мишель ощутил крепкое, требовательное пожатие суховатой холодной ладони, и в этот миг ему захотелось произнести клятву...

Через полчаса Мишеля вызвали к Петерсу. Петере, говоря с Мишелем, стремительно пересекал кабинет из угла в угол, останавливаясь лишь для того, чтобы прямо, в упор, посмотреть на Мишеля.

– Время горячее, - отрывисто бросал Петере с едва приметным латышским акцентом.
– Решать нужно мгновенно. Промедление смерти подобно. Помнишь, Ильич говорил? Но учти: мгновенно - не значит ошибочно. Мозг заставляй работать, мозг! Великая мудрость нужна чекисту, величайшая! Поваришься в нашем котле, пойметь. Пока - главное. Врагу - никакой пощады! Но карать не вслепую. Феликс Эдмундович требует: законность и еще раз законность. Будут над тобой измываться на допросе, а ты нервы в кулак - и никаких эмоций! Феликс Эдмундович говорит: если во время обыска чекиста одолеет жажда, то даже пить не надо просить у обыскиваемого. Пойди в другую квартиру, там попроси. Но чтобы пикто и никогда ни в чем не смел попрекнуть чекиста. Это я к вопросу о законности говорю, понял?
– Петере отошел к столу, хотел продолжать, но вдруг резко прочертил воздух крепкой, как клинок, ладонью: - Всего сразу не скажешь. Учись сам - на ечету каждая секунда, да и нянек у нас нет.