И такая тоска была в ее голосе… И так захотелось сказать: «Ты — точно не останешься. Если, конечно, позволишь мне быть с тобой».

Мы разговаривали почти так же, как тогда в Змеином мху, сидя в облезлой комнате с лампочкой на шнуре и дырой в стене вместо камина. Что-то такое теплое, доверительное снова возникло между нами — чего ни разу больше не было после того вечера.

Что случилось за эту неделю, пока мы не виделись? Успокоилась? Передумала? Соскучилась? Может, зря я не поехал к ней вчера? Или все-таки наоборот — не зря? Вдруг удастся поговорить с ней вечером — в более непринужденной обстановке?

Слегка кивнув мне, Надя открыла дверь своего отдела, а я пошел дальше — к себе. Продолжая ломать голову над тем, что могло произойти. И, вроде бы, в лучшую сторону все переменилось, но почему-то эти качели не слишком радовали. Тревожное ощущение не уходило.

Телефон истошным писком напомнил о дне рождения Киры, и я заказал для нее цветы с доставкой. Вообще на подарок от коллектива деньги брали из специального фонда, но я решил преподнести букет от себя. Все-таки она была моей союзницей — несмотря на те ядовитые слова о Наде.

Дел за время моего отсутствия накопилось выше крыши, и я был этому только рад — иначе день тянулся бы бесконечно. Но когда стрелки часов перевалили за пять вечера, стало совсем не по себе. Захотелось вдруг встать и уйти. Уехать домой. Но это было бы… во-первых, некрасиво, во-вторых, трусливо и малодушно.

Ты же хотел с ней поговорить, придурок? Все выяснить? Ну вот и вперед. Наверняка выпадет подходящий момент. И, кстати, она без машины. Чем черт не шутит?

— Ты идешь? — заглянул в кабинет Слава.

Я быстро причесался, поправил галстук, вытащил из вазы свой букет, и мы поднялись на четвертый этаж. Туда, откуда уже доносился возбужденный гомон и музыка.

Когда столы составили вдоль стен в линию, в буфете оказалось намного просторнее. Свободную середину, надо думать, выделили для танцев. Вместо стульев притащили откуда-то деревянные лавки без спинок, чтобы усадить народ поплотнее. Угощение, на беглый взгляд, было скромным: салаты, нарезки, овощи, но батареи бутылок впечатляли. Оставалось только порадоваться, что за рулем, и понадеяться, что удастся сбежать до того, как начнется стадия выноса тел. Хорошо бы не одному…

Вручив Кире розы, я огляделся по сторонам. Собрались еще не все, но уже потихоньку рассаживались. Мне повезло: Надя как раз пробиралась за стол вслед за Светланой.

— Можно с вами рядом, Надежда Васильевна?

Она резко повернула голову, и ее глаза поймали отблеск света над буфетной стойкой. Как зеленый сигнал светофора. Разрешающий.

С другой стороны моим соседом оказался Слава. Все бы ничего, вот только напротив уселась Алиса, и тут же что-то коснулось под столом моей ноги. Разумеется, случайно, кто бы сомневался.

Лисицын, как обычно, появился последним. Ну как же не привлечь внимание к своей персоне? Дернул недовольно щекой, увидев меня рядом с Надей, и устроился с краю. Боковым зрением я наблюдал за ней, но она даже не посмотрела в его сторону. Сидела и разговаривала со Светланой.

Открыть «банкет» по рангу пришлось мне. Мастером тостов я никогда не был, бокал минералки красноречию тоже не слишком способствовал, так что обошелся стандартным «поздравляю-желаю». Ну а дальше понеслось… Коллеги так рьяно набросились на закуски и выпивку, что я только диву давался. Такими темпами часам к восьми можно было уже ожидать падежа под стол. Или на то и расчет? Все-таки завтра рабочий день.

Тосты шли один за другим, как будто каждому это вменялось в обязанность и боялись не успеть. Тихую — пока еще — музыку из колонок перебивала болтовня по группкам, на которые неизменно разбивается любой большой стол. Мы сначала разговаривали со Славой, но скоро в беседу влезли Алиса и две ее соседки — дамы из Надиного серпентария. Начали расспрашивать, где и как служил. Я рассказывал, но не им. Наде, которая — я не сомневался — прислушивалась, хотя и молчала.

— Ужас какой! — ахала Алиса. — Вот так в лесу, год за годом. Ваша жена просто героиня. Я бы не смогла.

Закрыла б ты рот, дура плюшевая!

Надина рука рядом дрогнула, напряглась. Я чувствовал ее близость — словно содранной кожей, обнаженными нервами. В такой тесноте сложно было не касаться друг друга. Локтями. Ногами. И тут уже я делал вид, что случайно.

«Извини…те»…

— Разве ж это ужас, девочки? Мой отец срочную служил в Киргизии на высокогорке. Десять человек застава. Девять месяцев снег. Весна — три дня, когда маки расцветают. И снова все голое. Днем пекло, ночью холод. Пролетел вертолет, сбросил тюк с консервами. Промахнулся — попал в пропасть. Сидите, сосите лапу. Собак кормить надо. Списали лошадь, забили. Собакам мясо, бойцам бульон из мослов. Так что я, считай, на курортах служил.