Это был мир, с одной стороны, вроде бы нам до боли знакомый, а с другой – страшно не похожий на современность. Вопреки всем грозным предостережениям микробной теории, к примеру, народонаселение повсеместно продолжало обитать в условиях вопиющей антисанитарии и вести нездоровый по современным меркам образ жизни, и даже в промышленно развитых странах западного мира основную массу заболеваний продолжали составлять острые инфекции, на которые приходилось и подавляющее число случаев со смертельным исходом. Мало кто тогда доживал до привычной сегодня смерти от хронических или старческих заболеваний. После вступления Америки в войну в 1917 году там было впервые в истории проведено массовое обследование мужчин призывного возраста, по сути, общенациональная диспансеризация этой категории населения. Результаты вошли в историю американского здравоохранения с эпитетом «ужасающие»: из 3,7 млн призывников около 550 000 были признаны полностью негодными к службе в вооруженных силах, а еще 1,5 млн (!) ограниченно годными из-за физических недостатков и хронических болезней, многие из которых вполне поддавались бы профилактике или лечению, если бы в свое время хоть кто-то этим озаботился.

Сегодня под «чумой» мы понимаем вполне конкретное острое инфекционное заболевание, вызываемое бактерией Yersinia pestis («чумной палочкой») и принимающее три основных формы, известные как «бубонная», «легочная» и «септическая» чума. В 1918 году, однако, «чумой» называли любое острое инфекционное заболевание, внезапно обрушивавшееся на население и собиравшее обильный урожай жертв. При этом и «настоящая» чума по прозвищу «Черный мор», со времен византийского императора Юстиниана регулярно опустошавшая средневековую Европу, никуда с континента не делась. Невероятно, но факт: в Англии ее последнее посещение совпало по времени с эпидемией «испанки» [35] . Кстати, и понятие «человек средних лет» в те годы сильно отличалось от современных представлений: в Европе и Северной Америке ожидаемая продолжительность жизни при рождении не превышала 50 лет, а в большинстве остальных регионов мира была еще ниже. В Индии и Персии, к примеру, почиталось за счастье дожить до собственного тридцатилетия.

Даже в богатых и высокоразвитых странах роды принимали преимущественно на дому, ванные и горячая вода оставались роскошью, доступной исключительно богачам, да и до всеобщей грамотности было еще очень далеко. Простые люди к тому времени уже усвоили понятие «зараза», но не механизмы передачи и распространения инфекции, и если это кому-то покажется удивительным, поскольку микробная теория к тому времени была уже полвека как известна, то не лишним будет провести параллель с более современным явлением из области массового сознания. Открытие структуры ДНК и зарождение молекулярной генетики датируется 1953 годом, и это стало очередным эпохальным переворотом в нашем понимании здоровья и патологии человека. Так вот: через полвека после этого социологический опрос репрезентативной выборки граждан США показал, что и в 2004 году у большинства американцев были весьма смутные и путаные представления о том, что такое гены и наследственность [36] .

По состоянию на 1918 год врачи обладали весьма лоскутными познаниями, в силу особенностей полученного ими образования, хотя Эйбрахам Флекснер [37] с 1910 года последовательно боролся за внедрение в США единообразного и досконального преподавания медицины. О медицинском страховании также мало где слышали, и услуги врачей и больниц оплачивались самими пациентами или благотворительными фондами. Пенициллин еще не был открыт, и за отсутствием антибиотиков рассчитывать при острых воспалениях людям оставалось лишь на сопротивляемость и живучесть собственного организма. Как следствие, даже в Париже и Берлине болезни лезли в человеческую жизнь из всех щелей. Они же угадывались за мрачными цифрами небоевых потерь в войсках и массовых жертв среди мирного населения в газетных сводках с театров военных действий. «Инфекционная болезнь» как понятие занимала тогда в медицине и здравоохранении примерно то же место, какое в современной астрофизике и космологии отведено «темной материи»: все знали о ее существовании, но настолько плохо понимали ее природу, что предпочитали без крайней надобности о ней не упоминать. Эпидемии сеяли панику и отчаяние, на смену которым вскоре приходило обреченное смирение. Религия оставалась последним прибежищем и слабым утешением, а многодетные родители взяли за правило безропотно расставаться с детьми и радоваться уже тому, что хоть кто-то из них выжил. Да и само отношение к смерти на исходе войны изменилось кардинально. «Раз смерть столь частый гость, какой смысл ее страшиться?» – думали люди и вовсе переставали заботиться о своем здоровье.

Именно в этот опустошенный и подавленный мир ворвалась «испанка» – в мир людей, привычных кто к автомобилям, кто к вьючным повозкам; веривших кто в квантовую механику, кто в черную магию, а кто и в то и другое одновременно. Это был мир, стоявший одной ногою в будущем, другою в прошлом, где одни жили в небоскребах с телефонами, а другие в средневековой патриархальности. Единственным, что ни несло в себе ни единого признака стиля модерн, был мор, готовый на них обрушиться; это было чистой воды ледяное дыхание древней как мир пагубы. После первого же случая с летальным исходом и мир, и все его население числом порядка 1,8 млн человек, казалось, разом перенеслись на тысячелетия назад, в древний шумерский город Урук.

Борьба с гриппом в Сиэтле. Вакцинация, штат Вашингтон (Национальный архив США).

Утром 4 марта 1918 года в лазарет учебно-тренировочного лагеря Кэмп-Фанстон в штате Канзас обратился повар лагерной столовой Альберт Гитчелл с жалобами на боль в горле, высокую температуру и головную боль. К обеду пациентов с подобными симптомами набралось уже больше сотни, а через несколько дней счет пошел на тысячи, и начальник медсанчасти распорядился срочно переоборудовать под импровизированный госпиталь огромный складской ангар.

Возможно, Гитчелл был не первым, кто подцепил «испанку». С 1918 года и поныне ведется бесплодная дискуссия относительно того, где и когда именно возник первый очаг начинающейся пандемии. Просто этот случай стал первым официально зафиксированным, и для удобства принято считать датой начала пандемии именно 4 марта 1918 года. Вслед за Альбертом Гитчеллом в условный лазарет вскоре проследует еще полмиллиарда людей.

Америка вступила в Первую мировую войну в апреле 1917 года, а к осени новобранцы преимущественно из сельской местности стали стекаться в учебно-тренировочные лагеря для подготовки к прохождению службы в Американских экспедиционных силах (АЭС) в Европе под командованием генерала Джона Першинга по прозвищу Блэк Джек. Одним из первичных сборных пунктов как раз и был Кэмп-Фанстон. Часть поступавших новобранцев проходила обучение прямо там и отправлялась во Францию, часть перераспределялась в другие учебно-тренировочные лагеря. К апрелю 1918 года эпидемия гриппа охватила Средний Запад и портовые города Восточного побережья США, откуда отправлялись солдаты, и порты прибытия во Франции, а к середине апреля грипп добрался уже и до окопов Западного фронта. Погода в Европе стояла не по-весеннему жаркая, но в немецких войсках начались массовые жалобы на Blitzkatarrh [38] , что не могло не озадачивать главного санитарного врача немецкой Второй армии Рихарда Пфайффера, того самого, чьим именем была названа бацилла якобы гриппа. От линии фронта грипп быстро распространился на всю Францию и перекинулся на Великобританию, Италию и Испанию. Ближе к концу мая слегли король Испании Альфонсо XIII и весь его кабинет министров с премьером во главе [39] .

Тогда же, в мае, грипп распространился на восток до немецкого Бреслау (современный польский Вроцлав), где в мирное время Пфайффер, кстати, заведовал кафедрой гигиены, и внезапно вспыхнул в Одессе, за 1300 км от линии Западного фронта. Дело в том, что после заключения пришедшими в России к власти большевиками в марте 1918 года сепаратного мирного договора с Центральными державами в Брест-Литовске (известного в обиходе как Брестский мир) и выхода Советской России из войны немцы начали освобождать российских военнопленных. Поначалу они планировали использовать тех из них, кто поздоровее, на принудительных работах, а вот больных и раненых при содействии нескольких обществ Красного Креста стали отправлять на родину по несколько тысяч человек в день, и, вероятно, эти «воистину ходячие трупы» сослужили России скверную службу, завезя туда вирус [40] .