Меня, будто резко отшвырнуло в те первые дни, когда я только, так сказать, познакомилась с Пашей. Как же меня тогда трусило от страха, стоило ему только посмотреть на меня! А разве могло быть иначе? Не знаю. Вряд ли.

— У себя. Бухает с самого утра. С ним друг был. Вместе бухали. Друг ушел, теперь один бухает. Уже, блин, половину бара опустошили, — возмущенно проговорил Макс.

— Не переживай, это временное, — я соскочила с табурета и помчалась к ступенькам.

Внутреннее напряжение нарастало. Я не хотела снова увидеть эти воспалённые от непролитых слёз, глаза. Нет, даже не так. Не хотела, чтобы этот взгляд принадлежал Паше. Но очевидно, что это неизбежно и я… я тогда поцелую эти глаза, соберу губами соленную влагу, впитаю ее в себя. Может, даже обниму. Если будет стоять, то подойду и просто обниму, хотя наперед знаю, что его плечи двумя руками никак не обхватишь. Ну ничего, обниму так, как смогу и уткнусь носом ему в ключицу. Если будет сидеть, то подойду и обниму сзади, устроив подбородок на его макушке.

Конечно, он будет опираться. Наверное, для него нормальные объятиях, как какая-то кислота, но это только выдумки в его голове. Всё равно не отпущу Дикаря, буду обнимать до тех пор, пока его эта долбанная броня не треснет по швам. Пусть говорит гадости, пусть пробует оттолкнуть меня, отшвырнуть, ничего не изменится. Поднимусь, сплюну кровь и не отпущу.

Раньше я не понимала тех женщин, которые жертвуют собой ради мужчины. Не понимала, как это можно любить безусловно. Теперь знаю. Это осознание мне, словно висок прострелило, но, наверное, на другое я не способна.

Стало легче от того, что, хотя бы перед самой собой я честна. Сложно любить человека, который отвергает тебя, который покалечен внутренне. Я не прошу, чтобы Паша признавался мне в ответных чувствах. Пусть снова скажет, что я ему не нужна. Пусть будет так, только бы не прогнал. Хочу побыть рядом, поддержать, утешить. Я обещала тёте Вале, что не брошу его.

Дверь в кабинет, как обычно, была приоткрыта. Я подошла ближе, заглянула в щель и замерла на одном месте. Паша сидел в кресле, откинувшись на спинку и курил. Клубы сигаретного дыма медленно плыли под потолком. На письменном столе стояли две пустые бутылки из-под алкоголя, а третья, видимо, была только-только откупорена. Но это всё неважно. Не так важно, как Алёна, которая голая по пояс, тёрлась рядом с Пашей. Она что-то шептала ему, нежно касалась его подбородка кончиками пальцев.

Внутри что-то натянулось и взорвалось, когда он Алёне передал сигарету. Это была ревность. Я не требовала нежной любви от этого мужчины, понимая, что он просто не сможет мне ее дать. Он так не умеет. Но видеть его с другой женщиной… Это оказалось чудовищно больно. Это моя боль, мои проблемы, как всегда привык говорить Дикарь. Да, именно так. Поэтому я толкнула дверь с ноги и вошла в этот блятский кабинет только с одной тривиальной целью — дать хорошую болезненную пощечину.

Мои ноги, будто налились свинцом, но я, на удивление, быстро пересекла пространство кабинета, смела со стола пустые бутылки, они тут же разбились вдребезги, расплёскивая остатки алкоголя по полу.

— Молодец! — не знаю, что я этим хотела сказать, просто вырвалось, царапая горло. — Ты просто молодец, Паша! — я отвесила такую жесткую пощечину, от которой у меня рука молниеносно вспыхнула болью, даже кончики пальцев онемели.

Дикарь часто заморгал, схватился за щеку, которая тут же покраснела, вырисовывая чёткий контур моей ладошки. Хотелось, чтобы этот контур остался для Паши клеймом. Клеймом, которое не то что бы жгло или болело, а служило как напоминание обо мне — о девочке, которая как дура влюбилась во взрослого, покорёженного жизнью, мужчину.

Он так выразительно посмотрел на меня, вынимая этим взглядом остатки души. Стало трудно дышать. Я метнула быстрый взгляд в сторону Алёнки. Она не скрывала своего ликования. Что уж тут злиться, это я, похоже, влезла в их недоотношения.

— Надеюсь, ты быстро оправишься от случившегося, — обратилась я к Дикарю, а потом быстро развернулась и вышла из кабинета.

— Даша! — его басистый голос, будто в спину дал ударной волной, попал прям по центру, между лопаток.

Я сглотнула и мысленно посчитала до пяти, пока ноги несли меня на первый этаж.

— Даша! — сильная рука больно ухватила меня за локоть.

— Хватит! — прозвучало надломлено и жалко. — Я пыталась… Честно пыталась, но хватит. Избавь меня от этих тупых оправданий. Мы ведь не женаты, так ведь? Никто никому ничего не должен. Просто оставь меня в покое!

Он отпустил. Не сразу, но отпустил. Его взгляд был таким странным, напуганным и потерянным. Я была права — глаза всё-таки воспалённые. В голове вдруг зазвенели слова, которые мне как-то сказал Дикарь, когда я попёрлась в его кабинет, чтобы добиться справедливости по поводу зарплаты. Он тогда мне пообещал деньги, но с одним условием, если уложит в койку. Я наивная такая, искренне ничего не понимая задала вопрос, как можно спать с человеком без любви? Дикарь ответил просто — к чёрту любовь. Наверное, в этом было что-то пророческое.

— Даша, — задушено прошептал он, внимательно следя за каждым моим движением, будто готовясь словить, если я вдруг захочу убежать.

— Я знаю, как меня зовут, и я знаю, кто я. А кто ты — непонятно даже тебе, — я попятилась, затем развернулась и пулей вылетела на улицу, игнорируя недоуменные взгляды бармена и посетителей.

Я сидела в самом конце аудитории, усердно создавая вид, что записываю лекцию. На самом же деле, калякала тупые узоры на полях тетрадки. Голос лектора жужжал где-то на периферии моего сознания. Стрелка часов, что висели над входом в аудиторию, будто решила поиздеваться надо мной, потому что иначе объяснить, почему время так медленно идет, я не могла.