Чего он, черт возьми, добивается? Я теперь постоянно буду при нем? Что за ерунда?

Хотелось бы сказать, что на нервах я забываю обо всем, что произошло утром, о том, что ответа на мой вопрос он так и не дал, о своих чувствах… Но это вовсе не так. Я не могу не думать обо всем этом.

А еще, наблюдая за тем, как Саульский работает, меня вдруг разбивает неистовое желание подойти к нему, забраться на колени, крепко-крепко обнять, уткнуться носом в шею и попросить, чтобы он заверил, что я единственная. Пусть хоть соврет! Но он не станет, конечно. Не в его это характере. Не считает обязанным передо мной объясняться, а врать уж тем более.

Завтракаем и обедаем в его кабинете, секретарь вносит доставку из ресторана и несколько раз, будто по часам, кофе. Я ее рассматриваю в первый раз, а потом теряю интерес, подмечая, что возраст у нее далеко не тот, который способен заинтересовать Саульского. Выглядит приятно, но подойдет больше моему папе.

Под вечер напряжение вытряхивает из меня новые эмоции. Меня разрывает от бездействия. Я растеряна и сбита столку, не знаю, что должна делать, но и не могу больше хранить благоразумное молчание.

— Зачем я здесь?

Если он не собирается меня наказывать ни за побег, ни за пощечину с царапинами, зачем? Намеренно давит мне на нервы? Так мне хватит!

— Ты здесь, потому что я так хочу. Сиди тихо, Юля. Скоро поедем домой.

— Ты теперь каждый день меня на поводке водить будешь?

— Не каждый, — так же спокойно отвечает он, не отрывая взгляда от папки, содержимое которой изучает больше часа.

— А сколько раз в неделю? Три? Пять? Два?

— По ситуации.

— Ты так спокоен!

— А ты, я смотрю, нет. Опять.

— Проблема у нас не решается.

— Какая проблема?

— Ты знаешь.

— Напомни.

— Ты спишь с другой женщиной!

— Ни с кем я не сплю, Юля, — выталкивая это, повышает голос. Взглядом придавливает, мол, угомонись. Только матом, как умеет Саульский. Я вздрагиваю и замираю, давая себе перестроиться. Однако ни насладиться фейерверком безудержной радости, ни устыдиться ей — не успеваю. — Но в принципе могу. У меня нет по этому поводу каких-то моральных принципов. Особенно, если ты будешь продолжать ебать мне мозги, и тебя мне видеть перехочется. Закрою нахрен под замок и перестану заморачиваться.

В груди ломит с такой мощью, вдохнуть не в силах. То ли от боли этой, то ли из-за асфиксии на глаза слезы набегают.

— От обратного, значит? — вскакиваю на ноги и принимаюсь беспокойно расхаживать перед его столом. — Мне назло?

Сауль чуть щурится и смотрит с той убийственной способностью, которая невероятным образом пригвождает меня к месту.

— Заняться мне нечем, тебе назло, — бросает сердито.

— А зачем тогда?

— Тебя трудно выносить.

— Ты поэтому меня сегодня целый день при себе держишь? Привыкаешь?

Улыбаюсь, но не потому, что весело. С нервной издевкой это делаю, как будто мало мне, блин, неприятностей.

— Нет. Это все для тебя.

— Мне не надо!

— Надо, Юля.

Не зная, что еще сказать, молочу откровенную и абсолютно бессмысленную чушь:

— Я помню… Брачный контракт, и все такое… — лишь бы не молчать, называется. — Но я тебя все равно не стану слушаться!

— Сегодня не станешь, завтра не станешь, через неделю не станешь… А потом — станешь, — в который раз размазывает меня своей твердой уверенностью Саульский.

— Ты меня прикончишь раньше!

— С тобой у меня другие методы. Ты же в курсе.

Я пытаюсь не реагировать, но жар предательской волной захлестывает тело. И это не только смущение.

— Значит, не отпустишь?

Осознаю, что мне это и не нужно уже. Спрашиваю с какой-то провокацией, уверена, что только так могу добиться от него какого-никакого внимания.

— Никогда.

Мороз по коже от его взгляда. Но я продолжаю балансировать по самому краю.

— А если я снова сбегу? Получше спрячусь? Из города свалю! В другую страну!

Эти громкие предположения, несомненно, выбивают Саульского из равновесия. Смотрит еще жестче. Челюсти сжимает с яростью.

— Я тебя везде найду. Я за тобой даже мертвый приду. Помни об этом. Будь готова.

От такого заявления дар речи теряю. Сглатываю, а потом задерживаю дыхание, чтобы оно не срывалось со свистом. Медленно втягиваю кислород через нос. Разбиваю тишину дребезжащим выходом.

Способность говорить возвращается, но я решаю, что на сегодня с меня впечатлений и переживаний хватит. Отворачиваюсь и, заняв прежнее место на диване, сижу там очень тихо, создавая видимость, будто крайне увлечена игрой в телефоне.