Я смакую это слово, оно бьется о мой язык, как волны стачивают берег и бетонные волнорезы, так и оно стачивает, разъедает мои зубы. Всё это звучит очень романтично, даже загадочно, пока не касается тебя. Мы привыкли слышать о любви и о страданиях других людей, мы воспринимаем это как должное, как нечто само-собой разумеющееся, однако, когда это происходит с нами, всё уже не кажется таким далеким и нереальным, таким романтичным, чуждым, безликим. Страдания. И любовь. Выводы довольно просты, и скорее всего именно поэтому я не сразу их разглядел, а может быть осознание столь простых истин вводило меня в подсознательный ужас, и я не мог озвучить их для себя.

Каждый человек может принадлежать по своей жизни к одной из двух категорий, и иногда (даже очень часто) права выбора он лишен. Первая категория – это люди, находящиеся в счастливой любви. Вторая – люди, находящиеся в постоянном состоянии «страдания» от невозможности находиться в этой самой счастливой любви. Здесь нужно уточнить один маленький пункт, который, собственно, и придает подобным умозаключениям ужасающий, пугающий, и безысходный характер. У человека только одна жизнь. В среднем, 50-70 лет, на то, чтобы провести отведенное тебе время, и повторной попытки не будет. Не будет возможности что-либо переделать, исправить, или попробовать нечто новое, совершенно другое. Одна жизнь, которую ты проживаешь, и на этом конец. Бесповоротный. И вот, тебе уготовано прожить некоторое количество лет, и у тебя есть эти два варианта. Либо душа твоя будет спокойна, ты будешь счастлив (в общепринятом понимании данного слова), либо ты проведешь эти годы в постоянном страдании от того, что твоя любовь – невозможна. То есть, если говорить очень грубо, тебе либо повезет, либо нет. Либо успел, либо нет. Либо проживешь отведенную жизнь в счастье с другим человеком, либо проживешь ту же отведенную (и довольно короткую, позвольте заметить) жизнь в одиночестве. Всего одна жизнь. Как повезет. Кто-то будет счастлив, его 50-70 лет будут тем, за что не будет мучительно больно. В конце концов, он будет осознавать то, что прожил долгую и счастливую жизнь. Однако небольшое отклонение, в большинстве случаев не зависящее от тебя – и вот та единственная жизнь, которая тебе уготована – это одиночество и печаль. Печаль. Если разобраться, это слово подходит сильнее всего. Невыносимая, долгая, серая и пахнущая сыростью. Ты выходишь из комнаты, из дома, из города. Ноги несут тебя дальше. Но внутри и снаружи эта печаль. Тебе не повезло. Маленькое невезение – и жизни нет. Мучительно больно, да, за все эти годы. Такая мелочь меняет всё. Либо ты в первой категории, либо во второй. И переиграть не получится. Ты должен успеть стать счастливым именно за эту жизнь. Но иногда тебе просто не оставляют шансов.

Это ужасно, когда всё завершается прежде, чем завершатся чувства. Но порой одной только любви недостаточно.

Как часто ты влюбляешься теперь? В каждого, кто проявит сострадание или заинтересованность? Назовет тебя особенным, сыграет на чувствах, на притворном понимании, войдет в доверие? В каждого, кто такой же загадочный, такой же непостижимый, как был для тебя когда-то я? В каждого, кто пригласит тебя в свой город, заговорит с тобой на чужом языке? И ты подхватишь. Ты поедешь, конечно поедешь. Нужно отвлечься. Нужно заместить. Нужно. Нужно?

Я ничего не знаю наверняка. Вопросы повисают в воздухе и осыпаются бабочками. Это просто паранойя, психопатия. Одержимость. Да, это точно она.

Не хочу, чтобы хоть что-либо здесь выглядело, как упрек. Потому что это не так. В конце концов, кто я такой, чтобы брать на себя это право? Проходимец. Чужой. Закопанный под слоем прошлого, слоем из пыли, обещаний, радостей и совместных побед. Мне показали, какой должна быть настоящая любовь. Теперь всё, что бы я не увидел, будет для меня не таким. Искусственным. Не настоящим. Не дотягивающим до идеала. Мне показали, что есть идеальные чувства. Но я совершил ошибку. Я отстранен от церкви, я предан анафеме. Я – персона нон грата. Всё могло быть иначе, совершенно иначе. Но я совершил ошибку.

Я ненавижу всех, кто смеет дышать одним воздухом с тобой. Я ревную тебя к твоей кофте, к постели, к балкону, к чертовым сигаретам. Хочу как они, прикасаться к твоим губам, к твоей коже, лежать на простынях, там, где лежал ты, там, где еще остался твой запах. Они дышат одним с тобой воздухом, и я ревную даже к этому. Я хочу замазывать твои колени на всех фотографиях, чтобы они не достались совсем никому, чтобы никто не смел смотреть на то, что мне так дорого, я закрываю твои колени черными размытыми вкладками, я берегу их от взглядов чужаков. Они не имеют права, они недостойны, я так ненавижу их, за то что им всё дозволено, с твоего молчаливого согласия всё дозволено. Это убивает меня, душит, выворачивает ужом наизнанку внутри. Они смеются с тобой, узнают тебя. Им ты рассказываешь истории, им ты открываешься. Как когда-то мне. Я ненавижу всех, кто показывает тебе свои квартиры, кто ездит с тобой за город, по-дружески обнимает. Я хочу сломать позвоночник карме, растерзать на части фатум, впиться зубами в космос. Мне одиноко. Я тешу себя ностальгией, иногда курю сигареты с черникой. Но даже они как будто смеются надо мной. Так ты пытаешься забыть человека? Куришь сигареты, чтобы его, его запах окутывал тебя до и после? Вечно ходил за тобой этим шлейфом? Сигареты смеются своими никотиновыми голосами, взъерошивают мне волосы, и вот это уже меня выкуривают, полностью, до фильтра, до основания. Я ненавижу себя. Вот в чем я так боюсь признаться. Ведь это я и лишь только я виновен во всём, что случилось.

Я ненавижу спать. Потому что после ночи всегда следует утро, а утро – это пробуждение. От тех снов, в которых есть ты, в каждом из них, день за днем, и вот так уже складываются месяца. Наверное, кто-то другой на моем месте просто сошел бы с ума. Но я почему-то ещё держусь. В феврале я похоронил кота – самое близкое для меня существо, сопровождавшее меня в течении 17 лет, затем меня покинул и ты. Все, с кем я мог бы разделить свои печали, ушли. Остались только комья оледеневшей земли. Падающие на картонную коробку – импровизированную крышку гроба. Для самого дорогого существа на свете. Если в этом есть какая-то печальная ирония, сейчас я не могу её осознать. Просто нет на это сил. Прошло уже более полугода, но мне всё так же болит. Всё так же я вспоминаю о нем перед сном – друге, любившем меня не за что-то, а просто так. Друге, к которому я относился порой по-свински, но он всё равно приходил, и укладывался мне на руки. Он всегда всё прощал. Он не умел по-другому. Другие коты умели, а этот нет. Он не был просто домашним питомцем, он был частью семьи, он был полноценной её частью. Он забирал всю мою боль себе, а потом стряхивал её со своих лап. Не было никого, кто оставался бы со мной на протяжении долгих 17 лет, от моего детства, к моей юности, сквозь беды и суициды, сквозь всё. Он оставался. Я не представлял своей жизни без него, ведь всю сознательную жизнь он был рядом. Ничего не прося взамен. А теперь лишь комья оледеневшей земли. Мои сжатые кулаки, побелевшие костяшки пальцев, и ветер. Холодный февральский ветер, бьющий в мои ярко-красные глаза. Так завершается жизнь. И начинается новая.

Помню, как ты был рядом, когда это случилось. Когда его маленькое сердце перестало биться, ты опоздал всего на пару минут. Помню, как трясущимися руками я открывал входную дверь, впуская тебя, и был не в силах сказать даже слово. Язык не слушался меня. Но ты понял всё и так. Мое лицо, уже распухшее от соли и влаги, было красноречивее всех слов на этом свете. Весь этот день, до самого вечера, я был рядом с ним. Под самый конец он ослеп и уже не мог ходить. Только лежать и изредка издавать жалобный стон. Я не знал, как помочь ему. Я был рядом, до самого конца был рядом, пытаясь его успокоить. Он не видел меня, но он слышал мой голос. Не знаю, узнавал ли он его. Мне хочется верить, что да, что это успокаивало его. Так прошел целый день – один из самых тяжелых в моей жизни. Кажется, за этот день я немного состарился. Может быть не столько снаружи, сколько внутри. Под конец этого дня я уже сидел на диване один. Но рядом был ты. Успокаивал меня в этот момент отчаянной потери, разорвавшей мне сердце в первый раз. Когда ушел и ты, не было никого, кто был бы рядом, чтобы успокаивать. Мое сердце разорвалось во второй раз, точнее то, что от него оставалось. И не было никого, кто смог бы помочь. Только лишь комья оледеневшей земли, всё еще стоящие у меня перед глазами. Так завершается жизнь. И начинается существование.

Даже самые взрослые взрослые плачут, когда умирает тот, кто был для них другом.

Я лежу, глядя в бирюзовый потолок, и пытаюсь унять ноющее сердце. Ещё одна ночь. Очередная, за эти полгода. Ежедневная боль, которая не прекращается. Хотя бы в одном из снов каждую ночь будешь ты. Твои руки. Твои глаза. Твои волосы. И снова я буду просыпаться и меня будет трясти от этого резкого перехода от реальности, где ты есть, в эту, где есть только я, а ты совершенно далеко, дальше, чем чертов северный полюс.