Последнее предложение словно было дописано немного позже и казалось каким-то фальшивым и бессмысленным. Как когда говорят не обижаться, а потом выливают на тебя целый ушат помоев. Так у него была и сестра, которой доставалось. Но все подростки такие. Шалость и только. Не страшно. Хотя и неприятно. Бедная девочка. Она, должно быть, ужасно себя чувствовала, доказывая матери, что червяк был. Складывалось довольно странное чувство. Так близко знакомиться с человеком, который уже мёртв. Вероятно, такие ощущения испытывают исследователи-историки, занимающиеся изучением жизни исторических личностей. Ведь рано или поздно начинаешь проникаться судьбой этой личности, её мыслями и делами. Не зря говорят, что понять человека – это уже наполовину простить его. Если есть, конечно, за что прощать. Да всегда есть за что. Ну разве что святые. С другой стороны, Николай II тоже причислен к лику святых, но грешков на его совести не меньше, чем у Ленина. Кто вообще занимается этими делами? Кто ответственный за святоназначение? Не вздумай это гуглить сейчас. Следующие, довольно отрывочные записи были однотипными, описывающие кратко события дня, что ел, что пил, где был, и скромное изложение главных мыслей.

«Я сегодня понял, что лучше грустить в одиночестве, потому что в этот момент все вокруг бесят ещё сильнее»

«Мне скучно»

«Это всё скучно»

«Это вгоняет меня в тоску»

Складывалось ощущение, что этот мальчик испытывал в своей юной жизни только два сильных чувства – тоску и раздражение.

«Если я контролирую её, то и она контролирует меня? Ведь своими высказываниями боли она просто стимулирует моё желание продолжать»

Было совершенно непонятно, о чём идет речь. То есть смысл, разумеется, был очевиден, но контекста не предусматривалось. Кому он делал больно? И зачем? Видимо, эту глубокую мысль не оценила и психолог, потому что в этот же день была сделана ещё одна запись.

«Сегодня в ответ на мою идею она рассказала мне анекдот про крысу, тренирующую экспериментатора. Её чувство юмора находится просто на примитивнейшем уровне. Этим она продемонстрировала мне свою глупость и никчёмность. Человек без чувства юмора всё равно что труп»

Это было очень грубо, учитывая действительную уместность данного замечания со стороны психолога. Очень сложный пациент. Я давно не испытывал настолько противоречивых чувств. Этот парень Стас вызывал целую гамму эмоций. Он был таким обаятельным в жизни, ребёнок с трагическим сценарием детства, но таким неприятным и злым в этом детстве. Будет ли тот поворотный момент, когда из гадкого утёнка он превратится в прекрасного лебедя? Признаться, я ждал. Но то, что я прочитал дальше, серьёзно пошатнуло мою надежду.

«Я долго ничего не писал. Мне было некогда, я был занят. Одним важным делом. Сейчас я расскажу про него. Теперь можно. Больше эта курица не будет читать то, что ей не следует читать. Как можно быть такой слепой и тупой? Психотерапевт. Или кто она там. Теперь она больше не сможет морочить мне голову своими никчёмными идеями о моих проблемах. Теперь проблемы у неё. Хочешь я расскажу, как я это сделал? Конечно, хочешь. Когда всё это начало уже действовать на нервы, ёе жалкие попытки докопаться до чего-то в моей голове, а как ты считаешь, а что ты чувствуешь? Ужасно бесит даже сейчас. Надо было сделать что-нибудь пожёстче, слишком легко она отделалась. Я писал два дневника. Она же сама говорила, что писать надо больше и чаще. Ах-ах-аха, это очень смешно. Так вот, мой второй дневник содержал описание наших с ней встреч. Но вот прикол в том, что эти встречи я выдумывал сам. И темы, на которые мы общались. Господи, у меня потрясающая фантазия! Так легко и просто избавиться от мерзкой заумной тётки, ну кто бы ещё догадался. Вот пусть и ходят дальше и слушают её бред. Ах, нет же, теперь никто к ней ходить не будет. Потому что моя тётушка сделала всё правильно, королева-скандалистка. Такая же тупая. Так вот, про дневник. На самом деле мы обсуждали на наших конфиденциальных встречах такие интересные вещи как, был ли у меня половой опыт, с кем он был, что бы я хотел попробовать, нравятся ли мне взрослые женщины. А я так смущался, мне так всё это было неприятно. Но я всё честно выполнял, я же хороший мальчик. Тем более она уже перестала читать мои записи, поверила, что я встал на правильный путь. И так почти три месяца терапии. А потом я случайно, просто невероятно случайно, случайно-преслучайно оставил этот «самый настоящий» дневник у себя в открытом ящике стола. Ну дальше понятно, что было. У тётушки любопытство прямо из ушей лезет, не знаю, что должно было случиться, чтобы она упустила такую возможность засунуть свой нос в мои дела. И ничего и не случилось. И она таки засунула. Потрясающая истерика, браво-браво, моя недалёкая тётушка. Всё как по нотам. Истерика дома, скандал в школе, и, та-дам, психологиня увольняется, я свободен. Занавес. Я победил. Ну а уж этот дневник я спрячу как нельзя лучше»

Я закрыл толстую тетрадь и потер переносицу. Что я только что сейчас прочитал? В моей способности размышлять как будто произошло короткое замыкание, в результате которого дальнейшее функционирование было под большим вопросом. Я всё ждал и ждал, что в конце всё таки появится «п.с.», что-то вроде «о, это была шутка-минутка, всем спасибо». Недалёкая, несмешная, бессмысленная, но шутка. Шутка, шутка. Но никакого «п.с.» не было, и это было ужасно. В моей голове стоял гул. Но не такой, какой бывает, когда стоишь недалеко от взлётной полосы, а такой, как на смотровой вышке за городом, где внизу остается и шум леса, и голоса птиц, и твоё каждодневное состояние. Только в тот раз, когда я стоял и смотрел на холмистую местность далеко внизу, я чувствовал себя умиротворенно, а сейчас мне хотелось спрыгнуть с этой вышки. В голове не могло уложиться, что такой хладнокровно рассчитанный план по, по сути, профессиональному уничтожению человека, стремящегося помочь, созрел в голове у четырнадцатилетнего мальчишки. И ещё больше не укладывалось, что он был им блестяще реализован, если верить его записям. А им веришь. Не хочешь, но веришь. Я закрыл тетрадь и вышел с ней на балкон, достал сигареты. Закурив, я открыл на том месте, где остановился.

«Теперь можно не беспокоиться, что кто-то будет лезть в мою голову. Никому нельзя читать мой дневник. Не лезь, убьёт»

Я больше не хотел читать. Не хотел ничего знать. Мне было противно. Я не был святыми человеком, но и не был конченым. А Стасик был. И те грани, которые стеной стоят передо мной, давно остались у него позади в четырнадцать лет. Гибель близких травмирует нас разными способами, но моральными уродами мы становимся самостоятельно.

***

Эту ночь я провёл в беспокойном сне. Все пережитые эмоции активно переосмысливались мозгом, показывая мне странные и неприятные сны. Хоть я и не просыпался, но мой сон больше был похож на дрёму. Нельзя сказать, что я совсем не выспался, но и бодрым себя не чувствовал. Налив кофе, я бросил взгляд на стол, где оставил тетрадь. Ночью эмоции сильнее. Сейчас я уже не чувствовал того тошнотворного отвращения, которое испытывал несколько часов назад. Снова проснулось любопытство. Когда-то давно, ещё на электронной книге, я читал скачанное с просторов интернета произведение «Дневник налётчика». Главный герой, Крис Бенсон, эгоист и мизантроп, он грабил банки и убивал людей, но при этом вызывал у меня определённую симпатию, как человек, живущий исключительно по своим правилам. Другой персонаж книги Винс, отмороженный псих, умудрившийся на пейнтболе до полусмерти искалечить половину игроков, тоже в какой-то извращённой степени казался обаяшкой. Вот и в Стасе было нечто такое, что не позволяло относится к нему однозначно. Мне хотелось разобраться, как такие люди способны вызывать симпатию, а иногда даже безоговорочную любовь. Что их делает такими? Под «ними» я, конечно, подразумевал таких людей как Стас, а не вымышленных налётчиков из романа Дэнни Кинга. Я задумчиво полистал тетрадь. Таких длинных записей, как последняя мной прочитанная, было немного. В основном, отрывочные строки, идущие одна за другой, обязательно датированные.

«20.03 Хамство упрощает взаимопонимание»

«04.04 Шли нахер. И это касается всех, кто пытается тебя использовать»

«10.05 Переживать по этому поводу я не собираюсь. Зря они стараются»

Всё было достаточно однотипно. Он считал себя самым умным, способным обвести вокруг пальца любого. Не гнушался откровенным враньём, при случае мог заплакать, чтобы убедить всех в своих переживаниях и избежать сурового наказания. Я восхищался и оторопевал. Он не был безупречным лжецом, судя по записям, его часто ловили на обмане, но он легко мог перекрыть это новым враньём. И таких наслоений могло быть бесконечно много.