— Но, твой день рождения… — возразила Фортан.

— Я родился тридцать шесть лет назад, в ту ночь, когда встретился лицом к лицу со своим убийцей. Но в документах записано другое время. Это сделал отец, и знали только я и он. Он сказал, что когда-нибудь это спасет мне жизнь. Я не понял тогда, как именно, но его слова оказались пророческими. Когда вы откачали меня, мне уже исполнилось тридцать шесть, поэтому мистер Рейтонз остался мертв.

— Снайпер, к слову, был липовый, для отвода глаз и форы. Рейтонз стрелял сам, потому что это была его кармическая, как он выразился в своих письменах, задача, — проинформировал детектив. — Кстати, о карме… Как говорят баптистские священники на своих мессах: «Господь любит тебя!». Дважды ты избежал смерти.

— У него остался сын, — сипло проговорил Бентон.

— Дети не отвечают за грехи отцов, — ответил Рэй.

— Где тело?

— Отправили в «Джефферсон» на вскрытие. Мальчика и его мать найдут и передадут им останки для погребения. С одной стороны, Фенбер Рейтонз заядлый душегуб, с другой, его существованию не позавидуешь, — признался детектив. — Я до сих пор не могу до конца осознать, что подобное развитие событий имеет место быть в нашем мире.

Две недели спустя.

Вокруг помоста с секционными столами собралось множество сотрудников научно-исследовательского института имени Томаса Джефферсона.

На самих столах были аккуратно разложены останки шестерых человек разной степени сохранности и одно полноценное мертвое тело, по плечи накрытое белой простыней.

На негатоскопах, расположенных над исследовательским оборудованием у дальнего ограждения висели восемь рентгеновских снимков, запечатлевших идентичные увечья на костях. В углу помоста стояли двое: юноша лет шестнадцати и вжавшаяся в его объятия всхлипывающая женщина. Агент Бут им что-то сдержано объяснял. Зак Эдди и Джек Ходжинс делали свои бесконечные записи в блокнотах, а Энджелла остервенело листала сделанные ею в графическом планшете совершенно одинаковые зарисовки внешности абсолютно разных людей. Она сидела на диванчике в зоне отдыха, расположенной под сводом отдела антропологии. Тут же, у бортика расположились доктор Бреннан, детектив Веккио и Бен. Киане пришлось вернуться в чикагский госпиталь. Сверху развернувшееся в зале зрелище казалось еще более впечатляющим и зловещим.

— Его органы изношены как у девяностопятилетнего старика, но, несмотря на это, он смог сделать вполне здорового отпрыска. А прежде — закадрить молодую женщину — будущую мать мальчика, — объясняла Темперанс. — Хотя, с такой харизмой, не мудрено. — Она стояла боком к бортику и смотрела вниз. — Сердце остановилось из-за мощного электрического разряда. Травмы такие же, как у вас, констебль. На сегодняшний день все исследования окончены. Как ни странно, никаких отклонений не выявлено, даже на генетическом уровне, насколько это позволяют установить открытые на настоящий момент гены. Возраст и места упокоения останков жертв соответствуют тем, что описаны в дневнике. Я все еще не верю в разного рода проклятия, но эта история — веский повод задуматься.

— Что рассказали жене и сыну? — бесстрастно спросил канадец. До этого момента он с военной выправкой и шляпой в руках стоял в паре шагов от доктора Браннан и напряженно вглядывался в скелеты на столах.

— Агент Бут настоял на обыденной истории, чтобы не поднимать шумиху. В первую очередь вокруг института и Федерального Бюро. Иначе нас всех тут на смех поднимут и по психушкам рассуют. Опустив временные промежутки, мы сказали, что Фенбер Рейтонз погубил всех этих людей, и как возмездие свыше, был убит разрядом молнии. Вы тоже выступаете, как жертва, Бентон. И вам дано право решать, что теперь станет с телом мистера Рейтонза.

— Почему мне? — Фрейзер повернул голову к доктору Бреннан.

— Так захотели родственники, — Темперанс кивнула вниз на мальчика и его мать, которые теперь смотрели на канадца.

— А каково их мнение? — Бентон встретился взглядом с женщиной.

— Тоже не верят. Они испытывают чувство вины перед вами за его поступки, а потому готовы к любому вашему выбору.

— Я думаю, они знают, что ты поступишь правильно, — положив руку напарнику на надплечье, поддержал Рэй.

— Похороните его на Арлингтонском кладбище, — уверенно и все так же сухо ответил констебль. — Мистер Рейтонз был героем Войны за Независимость…

Такое решение оспаривать никто не стал, а доктор Бреннан уже знала, как это устроить.

* * *

Погода в день погребения не поддавалась совершенно никаким законам. Над Арлингтоном сияло солнце, а над его огромным кладбищем сгустились тяжелые тучи и дул пронизывающий осенний ветер.

У Рейтонза оказалось довольно много друзей, и все они, облачившись в траурные одежды, горевали вместе с женой и сыном.

— Хоть наши сердца преисполнены скорби, благодарим Бога за все блага, которыми он одарил усопшего, и возгласим: Благодарим тебя, Боже! — читал священник заупокойную литию. — За все годы и дни, которые усопший прожил с нами. За великий дар святого крещения, благодаря которому усопший стал Твоим сыном. За способности и знания, которыми Ты его одарил. За его служение благу семьи… — Пастор не произносил имени, так как Фенбер Рейтонз отрекся от веры. Отпевание таких отступников допускалось в рамках католической церкви, но несло за собой подобное ограничение. — Прости ему грехи, которые он совершил. Пусть память о нем живет в наших сердцах. Боже, Отче всемогущий, тайна креста — наша сила, а Воскресение сына твоего— основание нашей надежды: освободи усопшего раба Твоего от уз смерти и сопричти его к лику спасенных. Через Христа. Господа нашего. Вечный покой даруй усопшим, Господи, и свет вечный да сияет им. Да покоятся в мире. Аминь!

За похоронами Бентон наблюдал издалека, чтобы не смущать и без того шокированную семью, а после долго стоял у свежей могилы, приподняв ворот синего бушлата и придерживая у горла облаченными в коричневые перчатки руками. Он снова размышлял о произошедшем за последние месяцы и о том, что в такой же могиле мог оказаться он сам. О том, что «благ у усопшего» можно было по пальцам пересчитать, и все их он получил до миссии в Америку, что крещение не спасло его от мощи языческого проклятия, и скорее всего, он сейчас хотел бы оказаться не в райских кущах, а в полнейшем небытии. В нирване. Констебль не испытывал ненависти к почившему убийце, но и жалости в нем тоже не было. Лишь какое-то непонятное чувство безмятежности.