В зеркале Азанет видела свое лицо. То, как в один миг заблестели глаза и бледных щек коснулся румянец, а губы налились красным и онемели, будто требуя поцелуя. В руках командующего, этого высокого и сильного мужчины, она казалась самой себе маленькой красноперой птичкой, пойманной огромным черным котом. Он подавлял ее волю своими нежными прикосновениями, на каком-то своем языке говорил с ее телом, которое так охотно отвечало на поцелуи и требовало еще, как бы Азанет не желала обратного…

Одним движением развернув ее к себе, До Готт приподнял девушку, заставив закинуть ноги себе на бедра. Через тонкий шелк, ягодиц коснулся холод металлической раковины, но горячие ладони мужчины, скользнувшие по бедрам, собирая платье вверх, не дали опомниться от заполнившего комнату дурмана. Он жадно хватал губами ее кожу, дышал так тяжело, что казалось, вот-вот сойдет с ума от возбуждения.

Резкий звук — это пряжка ремня громко ударилась о металлический пол, увлекая вниз штаны мужчины. Он подхватил девушку, привлекая к себе ближе, чтобы через мгновение войти полностью, толкнувшись всего лишь раз. Азанет чувствовала, насколько влажной была там и как туго стянулся узел внизу живота, рождаемый невыносимым желанием. Не сдержавшись, она выдохнула восторг от того, что он наполнил ее собой и До Готт поймал его губами, неожиданно скользнув меж них языком.

Это был ее первый поцелуй. Это был их самый первый поцелуй, с тех самых пор как имперец взял ее впервые. Быть может, то было слишком личным для него — сложно даже представить, как должны были в его понимании выглядеть нормальные отношения между мужчиной и женщиной, но теперь мужчину было не остановить.

Держа девушку крепко, словно та могла убежать или оказать сопротивление, До Готт двигался медленно, растягивая удовольствие и жадно ловя между фрикциями ее губы своими. Он словно читал ее мысли, улавливал кожей желания, потому что убыстрял темп, когда Азанет ощущала в том невыразимую потребность и замедлялся, не давая девушке достичь пика наслаждения первой.

И вот, казалось, вся каюта уже наполнилась громкими ударами его бедер о ее, когда Азанет выгнулась в руках мужчины, ловя оргазм, который следом накрыл и До Готта. Заставив войти глубже, чтобы в несколько резких коротких толчков излиться прямо в ее лоно.

Обессиленная, Азанет прильнула к груди мужчины и неожиданно даже для себя улыбнулась, почувствовав, как его руки нежно обхватывают ее в ответ.

— Я хотел бы отнести тебя в постель и лечь рядом, — прошептал он, щекоча ухо теплым дыханием, — но через час мне нужно встретить на борту важного гостя. Будь готова, вероятно вечером тебе придется посетить праздничный ужин. Я распоряжусь, чтобы Коук помог тебе подготовиться.

Покидать каюту было больно почти физически. Он все еще чувствовал вкус ее губ на своих, ощущал тонкий аромат ее волос на руках и даже пальцы помнили мягкость нежной кожи Азанет…

Не этого ли он боялся, вновь и вновь отказываясь от привилегии, положенной ему по статусу? Того, что в одно мгновение из собранного и готового к действиям воина, превратится просто в мужчину, сердце которого бьется не где положено, а в руках женщины?

Внезапно мысль об этом вызвала в До Готте настоящую волну гнева, напрочь смывшую ту негу, что всего мгновение назад лишала возможности двигаться! Он словно прозрел — и то, что увидел, ему совсем не понравилось.

Как она посмотрела на него, когда он сказал, что позволит ей свободно перемещаться по офицерскому сектору! Это была не радость, нет — это был животный страх. А там, у зеркала? Что она подумала о нем, когда Титус нацепил ей на шею эту побрякушку? Да какого черта, собственно, на него нашло? Позволить наложнице, пытавшейся бежать меньше суток назад, свободно бродить по кораблю? Подарить женщине, которую почти не знаешь, единственное, что осталось в память о матери?

Мужчине отчаянно хотелось что-нибудь разломать. Остановиться прямо здесь, в коридоре и бить стену до кровавых кулаков, достать оружие и изрешетить что-нибудь или даже кого-нибудь…

«Азанет… Ее имя непременно что-то да значит!» — думал командующий, невозмутимо следуя на мостик, мимо встревоженных его разгневанным видом подчиненных. — «Должно быть то — какая-то уловка или заклинание карезийских шаманов. Проклятье, которое она в отместку за все решила наслать на меня!»

Пожалуй, большей глупости и придумать было нельзя.

Устало опустившись в капитанское кресло, мужчина дал знак старпому и помощникам оставить его одного. Ему нужно было хоть мгновение в одиночестве, без камер и посторонних глаз, чтобы привести в порядок мысли и взбунтовавшиеся чувства.

На что он в сущности злится? На то, что вместо того, чтобы кинуться ему на шею, радостно благодаря за внимание и подарки, она морщилась, точно от боли, и вздрагивала от каждого его взгляда? Но не сам ли он в этом виноват? Ведь что эта девушка видела от него с тех самых пор как попала на корабль? Против своей воли, между прочим! Угрозы, насилие и снова угрозы…

«Вы можете не только убить. Смерть — не самое страшное» — ответила она ему, на терзавший его вопрос… и именно это рождало в нем бессильную ярость, что выжигала все прочие чувства.