Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв.
вернуться

Кружков Григорий Михайлович
Шрифт:

Послания

Томасу Вудворду

Ступай, мой стих хромой, к кому – сам знаешь;В дороге, верно, ты не заплутаешь.Я дал тебе, мой верный вестовщик,Подобье стоп, и разум, и язык.Будь за меня предстатель и молитель,Я твой один Творец, ты мой Спаситель.Скажи ему, что долгий, мудрый спор,В чем ад и где, окончен с этих пор;Доказано, что ад есть разлученьеС друзьями – и безвестности мученье —Здесь, где зараза входит в каждый домИ поджидает за любым углом.С тобой моя любовь: иди, не мешкай,Моей ты будешь проходною пешкой,Коль избегу ужасного конца;А нет – так завещаньем мертвеца.

Томасу Вудворду

Тревожась, будто баба на сносях,Надежду я носил в себе и страх:Когда ж ты мне напишешь, вертопрах? Я вести о тебе у всех подрядВыклянчивал, любой подачке рад,Гадая по глазам, кто чем богат. Но вот письмо пришло, и я воскрес,Голь перекатная, я ныне Крез,Голодный, я обрел деликатес. Душа моя, поднявшись от стола,Поет: хозяйской милости хвала!Все, что твоя любовь моей дала, Обжорствуя, я смел в один присест;Кого кто любит, тот того и ест.

Эдварду Гилпину

Как все кривое жаждет распрямиться,Так стих мой, копошась в грязи, стремитсяИз низменности нашей скорбной ввысьНа гордый твой Парнас перенестись.Оттуда ты весь Лондон зришь, как птица;Я принужден внизу, как червь, ютиться.В столице нынче развлечений ноль,В театрах – запустение и голь.Таверны, рынки будто опростались,Как женщины, – и плоскими остались.Насытить нечем мне глаза свои:Всё казни да медвежии бои.Пора бежать в деревню, право слово,Чтоб там беглянку-радость встретить снова.Держись и ты укромного угла;Но не жирей, как жадная пчела,А как купец, торгующий с Москвою,Что летом возит грузы, а зимоюИх продает, – преобрази свой СадВ полезный Улей и словесный Склад.

Шторм

Кристоферу Бруку

Тебе – почти себе, зане с тобоюМы сходственны (хоть я тебя не стою),Шлю несколько набросков путевых;Ты знаешь, Хильярда единый штрихДороже, чем саженные полотна, —Не обдели хвалою доброхотнойИ эти строки. Для того и друг,Чтоб другом восхищаться сверх заслуг. Британия, скорбя о блудном сыне,Которого, быть может, на чужбинеПогибель ждет (кто знает наперед,Куда Фортуна руль свой повернет?),За вздохом вздох бессильный исторгала,Пока наш флот томился у причала,Как бедолага в яме долговой.Но ожил бриз, и флаг над головойЗатрепетал под ветерком прохладным —Таким желанным и таким отрадным,Как окорока сочного кусокДля слипшихся от голода кишок.Подобно Сарре мы торжествовали,Следя, как наши паруса вспухали.Но как приятель, верный до поры,Склонив на риск, выходит из игры,Так этот ветерок убрался вскоре,Оставив нас одних в открытом море.И вот, как два могучих короля,Владений меж собой не поделя,Идут с огромным войском друг на друга,Сошлись два ветра – с севера и с юга;И волны вспучили морскую гладьБыстрей, чем это можно описать.Как выстрел, хлопнул под напором шквалаНаш грот; и то, что я считал сначалаБолтанкой скверной, стало в полчасаСвирепым штормом, рвущим паруса.О бедный, злополучный мой Иона!Я проклинаю их, – бесцеремонноНарушивших твой краткий сон, когдаХлестала в снасти черная вода!Сон – лучшее спасение от бедствий:И смерть, и воскрешенье в этом средстве.Проснувшись, я узрел, что мир незрим,День от полуночи неотличим,Ни севера, ни юга нет в помине,Кругом Потоп, и мы – в его пучине!Свист, рев и грохот окружали нас,Но в этом шуме только грома гласБыл внятен; ливень лил с такою силой,Как будто дамбу в небесах размыло.Иные, в койки повалясь ничком,Судьбу молили только об одном:Чтоб смерть скорей их муки прекратила;Иль, как несчастный грешник из могилыТрубою призванный на Божий суд,Дрожа, высовывались из кают.Иные, точно обомлев от страха,Следили тупо в ожиданье крахаЗа судном; и казалось впрямь оноСмертельной немощью поражено:Трясло в ознобе мачты, разливаласьПо палубе и в трюме бултыхаласьВодянка мерзостная; такелажСтонал от напряженья; парус нашБыл ветром-вороном изодран в клочья,Как труп повешенного прошлой ночью.Возня с насосом измотала всех,Весь день качаем, а каков успех?Из моря в море льем, – а в этом делеСизиф рассудит, сколько преуспели.Гул беспрерывный уши заложил.Да что нам слух, коль говорить нет сил?Перед подобным штормом, без сомненья,Ад – легкомысленное заведенье,Смерть – просто эля крепкого глоток,А уж Бермуды – райский уголок.Мрак заявляет право первородстваНа мир – и закрепляет превосходство,Свет в небеса изгнав. И с этих порБыть хаосом – вселенной приговор.Покуда Бог не изречет другого,Ни звезд, ни солнца не видать нам снова.Прощай! От этой качки так мутит,Что и к стихам теряешь аппетит.

Генри Гудьеру, побуждая его отправиться путешествовать за границу

Кто новый год кроит на старый лад,Тот сокращает сам свой век короткий:Мусолит он в который раз подрядВсе те же замусоленные четки. Дворец, когда он зодчим завершен,Стоит, не возносясь мечтой о небе;Но не таков его хозяин: онУпорно жаждет свой возвысить жребий. У тела есть свой полдень и зенит,За ними следом – тьма; но Гостья тела,Она же солнце и луну затмит,Не признает подобного предела. Душа, труждаясь в теле с юных лет,Все больше алчет от работы тяжкой;Ни голодом ее морить не след,Ни молочком грудным кормить, ни кашкой. Добудь ей взрослой пищи. ИспытавРоль школяра, придворного, солдата,Подумай: не довольно ли забав,В страду грешна пустая сил растрата. Ты устыдился? Отряси же прахОтчизны; пусть тебя другая драмаНа время развлечет. В чужих краяхНе больше толка, но хоть меньше срама. Чужбина тем, быть может, хороша,Что вчуже ты глядишь на мир растленный.Езжай. Куда? – не все ль равно. ДушаПресытится любою переменой. На небесах ее родимый дом,А тут – изгнанье; так угодно Богу,Чтоб, умудрившись в странствии своем,Она вернулась к ветхому порогу. Все, что дано, дано нам неспроста,Так дорожи им, без надежд на случай,И знай: нас уменьшает высота,Как ястреба, взлетевшего за тучи. Вкус истины познать и возлюбить —Прекрасно, но и страх потребен Божий,Ведь, помолившись, к вечеру забытьОбещанное поутру – негоже. Лишь на себя гневись и не смотриНа грешных. Но к чему я повторяюТо, что твердят любые буквари,И что на мисках пишется по краю? К тому, чтобы ты побыл у меня;Я лишь затем и прибегаю к притчам,Чтоб без возка, без сбруи и коняТебя, хоть в мыслях, привезти к нам в Митчем.

Генри Уоттону

Сэр, в письмах душ слияние тесней,Чем в поцелуях; разговор друзейВ разлуке – вот что красит прозябанье,Когда и скорби нет – лишь упованьеНа то, что день последний недалекИ, Пук травы, я лягу в общий Стог. Жизнь – плаванье; Деревня, Двор и ГородСуть Рифы и Реморы. Борт распоротИль Прилипала к днищу приросла —Так или этак не избегнуть зла.В печи экватора горишь иль стынешьБлиз ледовитых полюсов – не минешьБеды: держись умеренных широт;Двор чересчур бока тебе печетИли Деревня студит – все едино;Не Град ли золотая середина?Увы, Тарантул, Скорпион и Скат —Не щедрый выбор; точно так и Град.Из трех что назову я худшей скверной?Все худшие: ответ простой, но верный.Кто в Городе живет, тот глух и слеп,Как труп ходячий: Город – это склеп.Двор – балаган, где короли и плутыОдной, как пузыри, тщетой надуты.Деревня – дебрь затерянная; тутПлодов ума не ценят и не чтут.Дебрь эта порождает в людях скотство,Двор – лизоблюдство, Город – идиотство.Как элементы все, один в другом,Сливались в Хаосе довременном,Так Похоть, Спесь и Алчность, что присущиСиим местам, одна в другой живущи,Кровосмесительствуют и плодятИзмену, Ложь и прочих гнусных чад.Кто так от них Стеною обнесется,Что скажет: грех меня, мол, не коснется?Ведь люди – губки; странствуя средиПроныр, сам станешь им, того гляди.Рассудок в твари обернулся вредом:Пал первым Ангел, черт и люди – следом.Лишь скот не знает зла; а мы – скотыВо всем, за исключеньем простоты.Когда б мы сами на себя воззрилисьСторонним оком, – мы бы удивились,Как быстро Утопический балбесВ болото плутней и беспутства влез. Живи в себе: вот истина простая;Гости везде, нигде не прирастая.Улитка всюду дома, ибо домНесет на собственном горбу своем.Бери с нее пример не торопиться;Будь сам своим Дворцом, раз мир – Темница.Не спи, ложась безвольно на волну,Как поплавок, – и не стремись ко дну,Как с лески оборвавшейся грузило:Будь рыбкой хитрою, что проскользила —

Конец ознакомительного фрагмента.