Ни второй, ни третий, ни последующие прыжки Вестника не добавили новых впечатлений зрителям. Мимо проплывали островки звёздных систем, галактики и скопления галактик, пока чернота космоса не превратилась вдруг в «снежную метель».

Копун обнаружил своеобразные «бакены» – кольца тёмной материи, оставленные первопроходцами «границы Вселенной», преодолел более ста триллионов световых лет (по собственным расчётам), и теперь экспедиция находилась неведомо где. «Бакены» исчезли, и куда лететь, было совершенно непонятно. Да и окружал Вестника, масса и размеры которого уменьшились вдвое, не привычный космос, а балк – нечто, описать которое не смог бы ни один человеческий язык.

Метель…

Бесконечная призрачная вьюга…

По идее Хироси Ядогавы, одного из участников экспедиции, астрофизика и ксенолога Японского космического агентства, эта «вьюга», которую нельзя было назвать пространством, представляла собой изначальный континуум, разделявший такие же Вселенные, как и породившая человечество, бесконечным инфляционным расширением. Однако объяснить её свойства не мог и он.

Что-то звякнуло за спиной.

Иван очнулся.

Его обняли тёплые руки, обвили шею, к спине прижались острые груди.

– Лиза… – расслабился оператор, погладив руки женщины.

Она, ещё сонная, уткнулась губами в щёку.

– Почему не спишь?

– Сон приснился…

– Плохой?

– Нет, скорее странный, будто мы попали в другую Вселенную, где всё то же самое, но нет тебя.

Лиза (Елизавета Клод-Сантуш, ксенопсихолог экспедиции, сорок лет, блондинка с зелёными глазами, с виду строгая и недоступная, на самом деле весёлая и отзывчивая) рассмеялась.

– Было бы интересно посмотреть на твою реакцию, если бы в той Вселенной оказалась такая же, как я. Кого бы ты выбрал?

– Тебя, конечно.

– А если бы та Лизавета ничем от меня не отличалась?

Он подумал.

– Женился бы на обеих!

Она с напускной сердитостью оттолкнула его.

– А клялся, что любишь только меня одну!

– Ты же сама только что сказала, что та вторая Лиза ничем от тебя не отличается. Разве я могу обижать твой клон?

Елизавета не удержалась, фыркнула, снова прильнула к нему.

– Нам хорошо, мы вместе, а представляешь, каково Далю Даниловичу?

Иван кивнул.

Начальник экспедиционного отряда полковник Комитета космической контрразведки Вересов Даль Данилович был не намного старше Ломакина, но за его плечами стоял богатый опыт участия в борьбе с агентурой галактических пришельцев – ядран (жителей звёзд в ядре Млечного Пути), что, правда, не защищало его от личных переживаний. Он оставил на Земле свою возлюбленную, оператора космоцентра Екатерину Вележеву, а вернётся ли экспедиция домой, не знал никто.

В команде Вересова была ещё одна пара: капитан Ярослав Мишин, врач-универсалист, и майор Марфа Коник-Милова, ксенобиолог. Они, так же как и Ломакин с Елизаветой, поселились в отдельной палатке рядом с палаткой эксперта-космолога Ядогавы. Лейтенанты-спецназовцы Роман Лапиков и Трофим Велиар облюбовали себе каждый по палатке «со всеми удобствами» (тур-комфорт, антигравитационная защита, «королевское» обслуживание, все виды отдыха, включая заказ снов; отправлялась экспедиция в неизведанное, так почему бы и не позволить себе пожить с комфортом?). Правда, от игр с полным эйдетическим погружением все участники экспедиции отказались и в любой момент могли связаться друг с другом по каналу ДР-связи [2] .

Так как Вестник по размерам и мощности превосходил все земные космолёты и станции, у его пассажиров сложилось ложное представление о всемогуществе нимфианской техники. Однако и у «машины судного дня», по сути, являвшейся функционально ориентированным искусственным интеллектом, призванным запустить во Вселенной системы гарантированного уничтожения врагов его создателей, были свои пределы, о чём он предупредил население только на двадцать первый день пути.

В это утро Иван проснулся скорее именно с чувством, что они никогда назад не вернутся, а не от выдуманного сна. Однако признаваться в этом Елизавете не решился, не желая портить настроение любимой женщине.

Он выключил видеопласт, превращавший стены палатки в экраны, подхватил Елизавету на руки, закружил и понёс в ванный блок, где их ждали ласковые манипуляторы бытовой техники.

Позавтракать решили в кают-компании, под которую оборудовали отдельную палатку посреди парка, созданного Вестником практически в реальном ключе: деревья, трава, кустарники, цветы здесь росли всамделишние, да и бабочки и пчёлы летали настоящие, а небо с облаками и «далёкие» лесные чащобы представляли собой виртуальные объёмные картины, обладающие эффектом глубины.

В кают-компании, рассчитанной на десять человек (четыре столика, удобные кресла), уже сидели двое: Хироси Ядогава, стандартно по-японски сухонький, с глазами-щёлочками и вежливой полуулыбкой, и Ярослав Мишин, крупнотелый, широкоплечий, с простым «деревенским» лицом, хранящим застенчивое выражение ученика, выслушивающего наставления учителя.

Впрочем, Ядогава и в самом деле являлся для всех непререкаемым авторитетом, так как обладал энциклопедическими познаниями не только в области космологии, но и астрофизики, ксенологии, психологии и вообще культуры.